Мое с ФБ, пост #9, авторский фик "Сады Экберри"

Название: Сады Эксбери
Автор:  ~Nagini~
Бета:  Velvetpurr
Размер: мини, 1039 слов
Канон: RPF
Персонажи: Леонард Нимой
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: Написано по следующей заявке с инсайда: Ребята, а напишите-нарисуйте что-нибудь про его рукоделье. Он же мастерил своими руками, теплицей занимался, выращивал там что-то. Так и вижу такой рисунок: солнечный, светлый, руки его, а в руках — росток. Или фик про это: неторопливый, философствующий, размышления всякие...
Примечание: Действие фика происходит ориентировочно в 1974 году. Текст содержит иллюстрацию  -tafa.
Размещение: только после деанона с разрешения автора


Дорожка из красного кирпича. Перехватив понадежнее поднос с проросшими черенками, Леонард огибает бассейн, протискивается в узкое пространство между пластиковым столиком и пляжным шезлонгом Сэнди и останавливается, полной грудью вдыхая свежий вечерний воздух — такой, какой бывает в Уэствуде только в самом конце апреля. Жаль, кирпич под ногами красный, а не желтый. Прикрыв глаза, он пробует вообразить себя героем сказки Баума. Нет, на Дороти он, разумеется, не тянет — как, впрочем, и на Железного дровосека, Страшилу или Трусливого Льва, но он не против побыть и Тотошкой. Что бы он попросил у волшебника из страны Оз? Побольше свободного времени? Побольше терпения? Побольше любви? Он беззвучно усмехается и качает головой. Все это в его руках. Так же, как и хрупкие черенки домашней спаржи, которые ждут не дождутся его внимания.

Ногой приоткрыв дверь в студию, Леонард проскальзывает в скромно обставленное помещение, аккуратно пристраивает поднос с черенками на край верстака и разминает затекшие руки. В студии почти темно, но небольшая теплица таинственно поблескивает в последних лучах заходящего солнца, и круглобокие капли влаги медленно, словно ленивые жирные гусеницы, сползают по ее пластиковым стенкам. Его маленький рай. Его личные Сады Эксбери. Его укрытие от всех земных бед.

В теплице влажно и душно, пахнет богатым черноземом, комплексным удобрением и свежей зеленью. Горшки для новой партии спаржи он заготовил еще с утра, и теперь остается только аккуратно воткнуть трехдюймовый черенок в неглубокую лунку, щедро присыпать землей, и дело сделано. Работы минут на десять — не больше, но Леонарду отчего-то не хочется уходить так скоро, хочется побыть здесь до тех пор, пока не сядет солнце, и тогда он осторожно снимает защитные колпаки с уже подросших саженцев и берется за пульверизатор. Нежные ростки нуждаются в ежедневном опрыскивании и проветривании, но ему не каждый день удается попасть в теплицу. Пару раз он просил детей опрыскать спаржу, и они даже нехотя соглашались. Вот только Леонард отлично знал, что Адам врет, глядя ему в глаза, когда говорит, что да, конечно, он все сделал. Сын мог бы обмануть желающего поверить отца, но хрупкие ростки не обманешь. Они нуждаются в любви так же сильно, как во влаге и кислороде, и, подобно людям, вянут, склоняются к земле, когда не получают необходимого.

Закончив опрыскивание, Леонард наконец подходит к подготовленным для посадки горшкам и принимается формировать лунки. Погрузив пальцы во влажный, обогащенный перегноем грунт, он прикрывает глаза и думает о Ванах — скандинавских духах природы, что даруют почве плодородие. Он знает, что это глупо, но не может ничего с собой поделать: когда-то давно он прочитал о том, что во время посадки нужно обращать мысли к прекрасному, и тогда светлая энергия напитает будущее растение жизненной силой. Однажды Сэнди застала его в такой вот позе — длинные ловкие пальцы до середины второй фаланги погружены в землю, глаза прикрыты и мечтательная улыбка на губах. Смутившись донельзя, он все же рассказал жене о духах и энергии, но она даже смеяться не стала, только покрутила пальцем у виска.

Верьте — не верьте, а спаржа у Леонарда растет отлично, хотя он не имеет никакого опыта садоводства. Да и откуда бы, при его детстве, проведенном в нищем бостонском каменном мешке? Иногда он думает, что ошибся с выбором профессии, что был бы куда счастливее, если бы работал с животными или растениями — уж они-то умеют быть по-настоящему благодарными — но, к счастью, такие мысли посещают его голову нечасто. На самом деле, он отлично знает, что находится именно там, где ему суждено быть.

Он сажает черенки и напевает под нос что-то лирическое — останови его сейчас кто и спроси, что он пел, он бы, наверное, и сам не вспомнил, но это успокаивает, умиротворяет. Вдруг один из хрупких побегов переламывается в его руках, и сердце простреливает болью. Это он виноват, он не доглядел. Леонард смотрит на зеленый стебель, видит, что надлом старый и давно заветрился, понимает, что в случившейся потере его вины нет, но от этого почему-то не легче. Несколько секунд он баюкает сломанный росток в ладони, словно выпавшего из гнезда птенца, но потом собирается и опускает его в мусорное ведро. Есть на свете вещи, справиться с которыми человек не в силах, и этих вещей не так уж и мало.

Закончив работу, он отходит от длинного стола и любуется на дело своих рук. Спаржа, которую он посадил месяц назад, уже почти взрослая, и скоро он сможет собирать урожай. На покрытых плотной кутикулой упругих зеленых ветвях, словно алмазы, сверкают капельки воды, крепкие стебли уверенно тянутся к свету, и Леонарда вдруг до глубины души трогает простая красота домашнего растения — трогает так сильно, что нестерпимо хочется разделить с кем-то это чувство. В это мгновение во дворе раздается шум и неразборчивое чертыханье: Леонард даже не сомневается, что его сын, как обычно, споткнулся о каменную приступку, что находится справа от крыльца.

— Адам! — поддавшись порыву, громко кричит он в восторге от того, что есть с кем разделить охватившую его радость.

— Что? — раздается в ответ недовольный голос сына, и у Леонарда в груди что-то обрывается. Ну зачем он позвал? Что он собирался ему сказать?

И он не отвечает.

Пару минут спустя Адам все же вваливается в студию, на ходу застегивая блестящую куртку: ну конечно, он собрался на очередную вечеринку.

Леонард еще раз мысленно ругает себя за то, что пошел на поводу у эмоций, но все же берет в руки два горшка со спаржей и подходит к сыну.

— Посмотри, этот я вырастил из черенка, а этот — из семечка, — горделиво улыбается он, но Адам смотрит на него с таким непониманием на лице, что Леонард тут же начинает чувствовать себя полным идиотом: взрослый мужчина, известный актер, облаченный в махровый халат и домашние тапочки, показывает спешащему к друзьям сыну-подростку два кустика спаржи. Нелепее ситуации и не придумаешь, в самом деле.

— Это здорово, ага, — скучающе отзывается Адам и направляется обратно к двери. На самом пороге он оборачивается и добавляет: — Папа. Ты же понимаешь, что ты больше не на «Энтерпрайз», правда?

Леонард понимает. Он же не дурак. Конечно, он все понимает. Он понимает куда лучше, чем хотелось бы думать Адаму. Вот только почему же ему иногда кажется, что люди, что работали с ним бок о бок на «Энтерпрайз», больше похожи на семью, чем его настоящая семья?

Он качает головой и глубоко вздыхает, ставит горшки со спаржей на место и прикрывает тепличные окна, берет старую заляпанную масляной краской тряпку и как попало оттирает с ладоней землю, а потом отправляется домой. Хорошо, что Сэнди сегодня у подруги. Хорошо, что по телеку сегодня Барнаби Джонс. Хорошо, что он еще днем заморозил упаковку льда.

@темы: Leonard Nimoy, джен, Мои авторские фики, Фанфики

---

А я ж деанон с Варп-фактора не унесла))

 ~Nagini~
Вкус армагеддона (текст, драма/ангст):
— Рынок (переводчик)

Увольнение на берег (текст, романс/юмор):
— Сердце как поле битвы (бета)

Завтра — это вчера (текст, свободная форма/кроссоверы/AU):
— На одну ночь (переводчик)

@темы: Spirk, Star Trek, TOS, Spock is love, мои переводы (а руки чесались...), фандомное, Фанфики, Kirk

---

ПЧ

 19011967, добро пожаловать

@темы: Гарри Поттер, Снейп на века, Снарри, Слэш, добро пожаловать в мое сумасшествие

---

Мое с ФБ, пост #8, перевод "Апоастр"

Название: Апоастр
Переводчик:  ~Nagini~
Бета:  Velvetpurr
Оригинал: Apastron by Werewolvesarereal, разрешение получено
Ссылка на оригинал: Apastron
Размер: драббл, 387 слов в оригинале
Канон: Star Trek TOS
Пейринг: Джеймс Кирк/Спок
Категория: преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Кирк размышляет о решении Спока отправиться в Гол.
Примечание: Апоастр — наиболее удаленная от главной звезды точка орбиты звезды-спутника.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Еще один?

Кирк бросил на бармена отсутствующий взгляд. Телларит помедлил, потом хрюкнул, налил ему двойную порцию и отошел, не сказав ни слова.

— Больше всего на свете. Больше всех. Во имя всего святого, ты ведь знаешь — ты не можешь не знать...

— Знаю, — сказал Спок. — Но не понимаю, почему ты решил, что нам необходимо поговорить об этом именно сейчас.

— Эй, — воскликнула красотка с Райзы, врезавшись в его стул, и захихикала. — Вы ведь капитан звездолета, верно? Ким, Кевин... нет, Карл...

Кирк обернулся.

— Простите, — пробормотала девушка и исчезла в толпе.

— Так значит, ты... ты не...

— Джим. Уверен, ты понимаешь, что мое молчание избавит нас от множества затруднений.

— О, да! —Мужчина, сидящий в другом конце бара, вскинул над головой сжатую в кулак руку. — Это лучшая ночь в моей жизни!

Кирк только крепче стиснул бокал.

— Спок...

— Джим, я не могу.

— Говорят, алкоголь помогает забыться, — сказал Кирку сосед слева.

Кирк пристально посмотрел на янтарного цвета жидкость, сверкающую на дне бокала, и покачал головой.

— В самом деле? — спросил он. — Кто бы вам это ни сказал, он соврал.

— Ты никогда не говорил...

— Это только все усложнит.

— Почему? Объясни мне, почему? Прошу тебя.

— Потому что это очень непросто — иметь выбор. Я не настолько силен.

Кирк кинул на стол несколько кредитов. Бармен явно испытал облегчение.

— Я никогда не считал тебя слабым.

— Может, в этом все и дело.

Кирк надел пиджак, скрывая форменку с эмблемой Звездного флота, и, низко склонив голову, вышел из бара.

На улице два андорианца дрались с телларитом. Красные и синие брызги крови летели во все стороны, смешивались и грязно-фиолетовыми плевками впитывались в землю. Пьяные завсегдатаи с хохотом глазели на сражение из окон бара.

Кирк тоже немного понаблюдал за происходящим, но когда пара брызг попала ему на рукав — точно туда, где должны были быть капитанские нашивки, — развернулся и пошел прочь.

— Я должен уйти.

— Уйти?!

— Я не могу остаться... Джим. Прости меня.

Вернувшись на «Энтерпрайз», Кирк сразу включил компьютер. Ногура определенно не ожидал, что он выйдет на связь так скоро.

— Ты что-то хотел, Джим?

— Да.

— Я всегда буду...

— Я знаю.

— Я решил принять повышение. Я возвращаюсь на Землю.

— Я когда-нибудь еще увижу тебя?

— Нет. Никогда.

— Это к лучшему.

-конец-

@темы: Spirk, Star Trek, Spock is love, мои переводы (а руки чесались...), Слэш, Фанфики, Kirk

---

Все побежали

А вот так)) Не уверена, что точно на на все сто, но что-то есть, да.



Пройти тест

@темы: тесты, Развлечения, Я

---

Пьяная. Рефлексирую.

Ну простите мне мои маленькие слабости))

не в обзоры

Вопрос: Касабланка?

Вопрос: ?

1. Не читал, так как не читаю по ГП		13	(12.26%)
2. Не читал, так как давно не читаю снарри/твои сказки		4	(3.77%)
3. Не читал, так как пока нет настроения/времени		13	(12.26%)
4. Читал, понравилось, прокомментировал		12	(11.32%)
5. Читал, понравилось, промолчал - так вышло		35	(33.02%)
6. Читал, не понравился сюжет, промолчал		1	(0.94%)
7. Читал, не понравилось, как написано, промолчал		1	(0.94%)
8. Не читал пока, но обязательно прочту и что-нибудь скажу		16	(15.09%)
9. Не читал, испугался слова "драма"		2	(1.89%)
10. Проходил мимо, заинтересовался результатами		9	(8.49%)
Всего:		106

@темы: познавательное, Снарри, Мои авторские фики, Фанфики, Голосование

---

Снарри

Название: Касабланка
Автор: Nagini
Направленность: слэш
Пейринг: ГП/СС
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, романс
Размер: миди, 5085 слов
Саммари: Одиночество хорошо для тех, кому есть о чем подумать, о чем вспомнить, о чем помечтать. Гарри было не о чем. Не потому, конечно, что он был абсолютно счастлив, или настолько примитивен – просто для того, чтобы о чем-то думать, нужна информация, которую Поттер еще не успел накопить в достаточном количестве.
Дисклеймер: взяла попользоваться, вложила душу и вернула на полку (хотя не стоило бы).
Размещение: с разрешения автора.


2 ноября 2008 года


Войдя в полутемную квартиру, Гарри бесцеремонно зашвырнул рюкзак в угол. Он так устал, что не было сил даже щелкнуть выключателем. Практически на ощупь он добрался до кухни, извлек из холодильника банку с пивом и чуть не упал на обратном пути. Свет, однако включать все равно не стал: бессмысленное упрямство всегда было неотъемлемой частью его личности. Это он уже понял.

Вернувшись в крохотную комнатку, служившую хозяину одновременно спальней и гостиной, он плюхнулся на разобранный диван, нисколько не заботясь о том, что елозит грязными джинсами по только вчера перестеленному белью. К черту все, настроения никакого. Это, впрочем, было совершенно предсказуемо. Он и не помнил, когда в последний раз у него на душе было легко. Как не помнил и многого другого.

Поттер дернул ключ, и мелкие капельки пивной пены с веселым пшиком разлетелись во все стороны, падая на постель, впитываясь в темную ткань джинсов. Ну правильно, чуть не упав, он душевно тряхнул банкой. Вот все у него через одно место, даже пиво после тяжелого рабочего дня попить нормально не может. Дождавшись пока пена чуть осядет, он сделал большой глоток и в который раз задумался над тем, зачем он изматывает себя неблагодарной работой официанта в находящемся в соседнем доме баре, и в который же раз напомнил себе, что, если запрется в четырех стенах, то непременно спятит.

Одиночество хорошо для тех, кому есть о чем подумать, о чем вспомнить, о чем помечтать. Гарри было не о чем. Не потому, конечно, что он был абсолютно счастлив, или настолько примитивен – просто для того, чтобы о чем-то думать, нужна информация, которую Поттер еще не успел накопить в достаточном количестве. Можно было бы поехать в какое-нибудь путешествие, но это стоило немалых денег. Деньги на сегодняшний день у него, как ни странно, были, но он прикинул: если ничего в его жизни не изменится и он протянет лет так, например, до восьмидесяти, то имеющейся суммы хватит только на то, чтобы до старости оплачивать квартиру и питание. Последняя мысль показалась Гарри слишком мрачной даже для него самого, и он помотал головой. Вот для этого он и работает. Накопит пару тысчонок и отправится куда-нибудь к океану. Интересно, он был там когда-нибудь раньше? В прошлой жизни?

О своей прошлой жизни Гарри Поттер ровным счетом ничего не помнил. Совсем. Три месяца назад ранним утром он очнулся вот на этом самом диване без единого воспоминания о прошлом в голове. Без работы, без друзей, даже без мобильного телефона, который есть теперь у каждой собаки. Все, что знал о себе, он почерпнул из тоненькой записной книжки в дешевом пластиковом переплете, и эти сведения были до безобразия скудны. Имя, домашний адрес, телефон арендодателя, адреса соседних продуктовых магазинов, аптеки, прачечной и химчистки. К записной книжке были приложены схема Лондона, паспорт, банковская карта и страховые документы. Все.

В то утро Гарри долго стоял перед зеркалом в ванной комнате и смотрел на свое отражение. Отражение было испуганным и растерянным. У отражения были коротко остриженные совершенно черные волосы, неожиданно зеленые глаза, загорелая кожа и старый, необычной формы, шрам на лбу. Еще один странный шрам, похожий на химический ожог, обнаружился на внутренней стороне запястья. Судя по паспорту гражданину Великобритании Гарри Джеймсу Поттеру было двадцать восемь лет, но выглядел он, пожалуй, несколько младше.

Весь день Поттер носился по крохотной квартире как ошпаренный, вытряхивал содержимое шкафов, двигал мебель, пытаясь вспомнить о себе хоть что-то, но все было тщетным. Квартира вообще казалась ему безликой: как будто кто-то запихнул его туда только накануне, снабдил необходимым минимумом вещей, лишил памяти и оставил так одного. День за днем он пытался придумать объяснения произошедшему, одно невероятнее другого – от секретных спецслужб и программы по защите свидетелей до научных экспериментов нечистых на руку ученых – но все они, в конечном итоге, казались неправдоподобными ему самому.

Он исследовал город, разглядывал людей, заходил в магазины и рестораны, даже позвонил арендодателю, но ничего не помогало. Город он видел словно бы впервые, ассортимент продуктов казался ему незнакомым, а пожилой хозяин квартиры сильно удивился осторожным вопросам, сообщил, что квартиру сдал через интернет, и, кажется, выставил бы в итоге Гарри на улицу, если бы тот вовремя не остановился. Компьютера у Гарри, кстати, тоже не было, а когда он зашел в интернет-кафе, то понял, что практически не умеет им пользоваться. Еще одна странность в череде невероятного.

Сдался он только через две недели. Узнав, сколько денег лежит на личном счету, он понял, что нужно устраиваться на работу. Однако не имел ни малейшего представления, что умеет делать. Спасло его висящее на дверях бара объявление о том, что заведению требуются официанты. Молодого симпатичного парня, не обремененного семьей и живущего по соседству взяли сразу же. Так начались его серые будни.

Приходя из бара домой, он открывал дежурную баночку пива, включал старенький хозяйский телевизор и какое-то время бездумно щелкал каналами. Потом ужинал полуфабрикатами, выключал свет и замирал у окна, глядя на стремительно погружающуюся во тьму узенькую улицу рабочего района, с отстраненным любопытством разглядывая окна расположенного напротив точно такого же как у него типового дома. Некоторые окна были плотно занавешены непроницаемыми для глаз шторами или закрыты плотными жалюзи, в некоторых никогда не зажигали свет, и, вероятно, квартиры были пусты, но отдельные желтые квадратики были замочными скважинами, кротовыми норами, ведущими в чьи-то жизни.

Гарри нравилось смотреть, как темные силуэты перемещаются в свете ламп, совершая свои вечерние ритуалы. Хозяйки готовят ужин, хозяева устраиваются на продавленных диванах с книгами и газетами, жмут на кнопки телевизионных пультов, и фонтанирующие энергией мальчишки и девчонки носятся вокруг них кругами, заводя свои нехитрые детские игры. Гарри не помнил себя ребенком, но почему-то отчаянно им завидовал. А еще сильнее он завидовал молодым и не очень парам, обнимающимся в тепле своих уютных гнездышек, дарящим друг другу рассеянные поцелуи, разделяющим на двоих вечера своих простых будней. Гарри тоже хотелось с кем-то разделить, но желание было чисто теоретическим: на деле у него ни разу не возникло порыва познакомиться с кем-нибудь, а ведь хорошеньких девушек в его баре бывало предостаточно. Какое-то время спустя он понял, что заглядывается не на них, а на молодых людей, и это открытие, как ни странно, его ничуть не изумило. Скорее усилило безразличие. Все эти люди – гипотетические кандидаты – казались совершенно чужими, и он продолжал день за днем всматриваться в лица, словно бы искал того самого, единственного, словно бы этот кто-то мог поцелуем разбудить его память, как сказочный принц спящую красавицу.

А потом он его увидел. Не принца, конечно, а силуэт в окне, расположенном точно напротив его собственного. Раньше в этом окне были плотно задернуты шторы, но однажды вечером тонкие изящные руки рывком распахнули тяжелую ткань, и узкий длинноволосый силуэт замер, точно как он сам, у окна, вглядываясь в ночь. Сначала Гарри подумал, что перед ним высокая женщина, но, словно в ответ на эту мысль, силуэт повернулся в профиль, и взору Поттера открылся крупный крючковатый нос и волевой подбородок. Профиль был некрасивым, мрачным, и Гарри мог бы поклясться, что его обладатель имеет тяжелый нрав и нелюдимый характер. Но это почему-то казалось неважным. А еще он мог бы поклясться, что мужчина тоже на него смотрит. Открыв шторы, он даже не пошевелился, но что-то неуловимо изменилось в осанке, в наклоне головы, почти незаметно ссутулились узкие плечи, как будто на них неожиданно опустили тяжелый груз.

Вот так это и началось. Гарри пил пиво, съедал свой нехитрый ужин и шел к окну. Через несколько минут напротив появлялся «его» силуэт. Они стояли так минут десять, и Гарри как губка впитывал каждое движение, каждый жест, старался запомнить так точно, словно бы от этого зависело само его существование. Подбородок чуть влево, тонкая рука крепче стискивает ткань шторы, поправляет мешающую прядь длинных волос. Чтобы не упустить ни одной детали Гарри даже заказал новые очки. А потом стал перед походом к окну расчесываться, будто собирается на свидание.

Две недели Поттер просто смотрел. Еще неделю смотрел и мечтал о встрече. А потом решился. Вычислить номер квартиры не составило труда. На негнущихся ногах он переходил улицу, стараясь придумать для визита какой-нибудь благовидный предлог. Поднимаясь по лестнице, он цеплялся дрожащей рукой за перила и думал о том, что, может, стоило что-то прихватить с собой, ведь с пустыми руками в гости не ходят. Если бы он направлялся к женщине, то, конечно, купил бы цветов, но он шел к мужчине, причем к мужчине одинокому и – Гарри был в этом уверен на все сто – сложному. Ну что ему принесешь? Можно было купить коньяк или виски, но вдруг его таинственный незнакомец не пьет, и он его оскорбит этим подарком? Можно было купить чай, но Гарри совсем в нем не разбирался, как не разбирался ни в чем из того, что предпочитают взрослые состоявшиеся мужчины. А его визави наверняка был из таких. Поэтому Гарри просто нес себя на четвертый этаж и был готов принять недоумение или раздражение, даже откровенное хамство – лишь бы увидеть его хоть одним глазком, а потом... потом он что-нибудь придумает.

Гарри был готов ко всему, кроме одного: дверь ему не открыли. Он был уверен, что хозяин дома, ведь это было «то самое время» – время их свидания у окна, Потер только что видел его в комнате и даже храбро помахал рукой перед тем, как рвануть вниз. Но за обшарпанной дверью только что-то хлопнуло, потом длинно зашуршало, а затем стихло. Он был там. И он Гарри не открыл. Ледяной ужас прошел по позвоночнику, и внезапно пересохло во рту. Неужели он все испортил? О том, что портить, по сути, было нечего, Поттер даже не задумался.

Силуэт не появлялся долгих пять дней, худших пять дней за последний месяц. Пять дней – это бесконечно длинный срок для того, чья жизнь насчитывает всего девяносто два. Это почти как полтора года для обычного человека его возраста. Нет, разумеется, Гарри не отчаивался. Нет, не хандрил и, боже упаси, не плакал. Ну что он, ребенок или девица какая? Но какая-то тупая игла засела в груди, да и без того одинокие вечера потеряли всякий смысл. Он подходил к подоконнику и смотрел на «свое» окно, на плотные шторы, за которыми горел яркий свет, и фантазировал. Кем он может быть, длинноволосый мужчина? Что заставляет его проводить жизнь в одиночестве на отшибе города? Но ответы не шли, и с каждым днем Гарри отчего-то чувствовал все большее родство между ними, все большее необъяснимое сходство. Ему нравилось воображать, что таинственный силуэт тоже размышляет о нем, потому что ему, как и Гарри, больше не о чем подумать. А вдруг он тоже потерял память, вдруг тоже не знает никого в этом городе и мечтает об океане? Такого быть не могло, но эти фантазии отчего-то помогали.

И тогда Поттер совершил невероятное. Зашел в обеденный перерыв на почту, дождался своей очереди, заплатил два фунта и через пять минут уже мчался во весь опор в памятный подъезд типового дома на узкой улице. Семь шагов до почтовых ящиков, три нерешительных удара сердца, и конверт из плотной бумаги опустился в ячейку под номером сорок два. На конверте – ни имени, ни адреса, в конверте – открытка с видом океана. Какого – Гарри не знал, но он готов отправиться на любой. А если все равно ему, то, может, и силуэту все равно?

Вечером того дня шторы на окне распахнулись, и его тайная фантазия возникла на своем месте, все такая же высокая и тонкая, такая же длинноволосая, но отчего-то Гарри показалось, что теперь все не так, как раньше.

– У тебя теперь тоже есть мечта об океане, – одними губами проговорил он, и темный силуэт ухмыльнулся в ответ.

Разумеется, Гарри не мог этого видеть, но он знал точно: ухмыльнулся, а потом покачал головой – не отрицательно, а словно бы сдаваясь. Хотелось бежать туда, к нему, но на этот раз Поттер сумел себя остановить. Шестое чувство подсказывало ему, что еще рано, еще не время. А еще он точно знал, что сделает завтра.

Пришлось зайти в два магазина, прежде чем он отыскал то, что нужно, – открытку с видом другого океана, с едва различимым в свете закатных лучей силуэтом маленького тропического острова на самом горизонте. Он нес ее домой словно сокровище, прижимая к груди, старался вложить в нее все свои стремления, все тепло своего сердца. А вечером, стоя перед окном, он достал из рюкзака дешевую шариковую ручку, написал: «А может, этот?», и, пока не передумал, стремглав рванул в подъезд напротив.

Он ждал ответа два дня, но ответ не пришел. Силуэт в окне не появлялся тоже. А на что он надеялся, в самом деле? Он придумал себе игру, нафантазировал возлюбленного, а теперь ощущает себя преданным. Хотелось снова пойти в тот подъезд, хотелось подняться на четвертый этаж и колотить, колотить кулаками в дверь, пока не откроют.

А если откроют, то что? Что он скажет? «Я никогда не видел вашего лица, не слышал вашего голоса, я не знаю, кто вы и как вас зовут, но я вас люблю?» И замуж позвать, точно, – и прямо с порога к алтарю. Безумие. Он, Гарри Поттер, безумен. Не зря он, наверное, ничего о себе не помнит: начудил своей дурной башкой что-то в прошлом, а потом от стыда сошел с ума и все забыл. Нужно что-то с этим делать, что-то делать со своей никчемной жизнью.

В последний раз. Он робко подошел к подоконнику, но в окне напротив было по-прежнему пусто. Все, хватит. С этой секунды он будет жить иначе.

Что его держит в Лондоне, кстати? Решение пришло почти сразу. У него ничего нет, кроме счета в банке, а счетом пользоваться можно из любой точки мира. Ну если не мира, то этой страны точно. А в Британии, между прочим, есть океаны. Уволиться, купить билеты на поезд, поехать куда-нибудь на север и начать там все с нуля. Без дурацкой работы, без загазованного района на отшибе, без этого дурацкого окна, в котором ему не рады.

Настроение сделалось такое, что хотелось подскочить и прямо сейчас начать собирать чемоданы – вот только не было ни чемоданов, ни того, что в них складывать. Для нехитрых пожитков Гарри хватит и старенького рюкзака: все остальное в доме – хозяйское. Впрочем, тем лучше. Путешествие налегке. Длинный скоростной поезд. Свежий ветер и бодрящий запах океана. Гарри не помнил, а, может, и не знал, как пахнет океан, но был абсолютно уверен, что его аромат должен бодрить. А еще он отчего-то воображал себе, как летит, рассекая утренний туман, над водной гладью. Не на самолете, а сам, подставляя лицо соленому бризу, хватая ртом прохладный воздух. Что это? Парашют? Нет. Дельтаплан? Черт бы побрал эту память.

Замечтавшись, он не сразу понял, что нарушает его первые почти осязаемые воспоминания о прошлом. Ох. Да, это же стук в дверь!

Под Гарри будто пружина разжалась. Он дважды едва не растянулся на кротком пути в прихожую, его дыхание сбилось, словно после стометровки на пределе возможностей. Он не думал о том, кто там. Он знал наверняка. Не курьер, не хозяин квартиры, не коллега. Они к нему не ходили. Таинственные незнакомцы из дома напротив к нему не ходили тем более, но он не усомнился ни на секунду. Еще в детстве он точно знал, что если перестать чего-либо отчаянно хотеть и начать мечтать о другом, то та, первая, мечта непременно сбудется. Перед самой дверью он на мгновение замер. В детстве? Откуда он знает, о чем мечтал в детстве?

Но сейчас это было неважно. Гарри открыл дверь и застыл в прихожей как вкопанный. Всего мгновение назад он не сомневался, кого увидит на пороге, а теперь, увидев, вдруг удивился до невозможности и еще больше растерялся.

– Привет, – невпопад поздоровался он. Ну в самом деле! «Привет»? Словно вчера только виделись. Хотя виделись, конечно. Через окно.

– Пройти не предложите, молодой человек? – ухмылка была точно такая, как представлял Гарри. Да вообще все было точно такое. Рост, изящество. И кожа белая, и волосы черные-пречерные, длинные и довольно неухоженные. И брови – яркие, подвижные, живущие будто бы самостоятельной жизнью. Губы тонкие, бледные, но до ужаса чувственные. Вот как так бывает? А руки и вовсе невозможные: узкие, длиннопалые, нервные. А руках что-то. Две бумажки, простые, на принтере, кажется, распечатанные. В голове на мгновение вспыхнула мысль о судебном запрете на приближение, и он рассмеялся. Вслух, как конченный идиот. Такие запреты лично точно не носят. Разве что его гость бобби.

– Вы случайно не служите в полиции? – спросил он и отступил в глубь прихожей.

– Случайно не служу, – совершенно не удивившись, ответил его такой знакомый незнакомец, а потом зашел и повесил свое черное пальто на крючок – ни дать ни взять частый гость.

Гарри провел его в комнату и только тогда сообразил, что постель, как обычно, не убрана.

– Черт, простите, – засуетился он. – Я сейчас, – он неаккуратно замотал матрас вместе с простыней и одеялом, скинул на пол подушку, оглядел бедлам и расстроился окончательно. – Может, на кухне подождете, пока я тут приберусь. Только там это... тоже... посуда немытая.

Незнакомец молчал, насмешливо заломив свою черную бровь, и Гарри совсем поник.

– Господи, какой же я идиот. Ждал вас так сильно, а когда вы пришли, выставил себя круглым дураком.

– Ждал? – переспросил гость. Голос у него был восхитительный. Баритон – вкрадчивый, бархатный. Таким голосом на радио передачи вести или эротические глупости в постели шептать. А еще лучше и то, и другое. Хотя нет, на радио, пожалуй, не надо, тогда все услышат. А Гарри хотел, чтобы этот голос вместе с его таинственным обладателем принадлежал ему одному. Эгоист, что с него взять.

Поттер кивнул и, кажется, покраснел.

– Я понимаю, как все это глупо. Я сегодня только думал о том, что не представляю, что вам сказать, если мы все же когда-нибудь увидимся. А когда понял, что ничего умного сказать не смогу, то решил сбежать.

– На океан? – спросил гость и осторожно присел на самый краешек дивана. Старые пружины глухо и почти непристойно скрипнули, и Гарри хихикнул. Незнакомец закатил глаза. Он вообще вел себя так, будто бы знает собеседника всю жизнь и ничуть не смущен нелепостью ситуации. Но Поттер отчего-то очень четко понимал, что это не так, что мужчина растерян так же сильно, как и он сам, но пытается держать лицо. И от этого вдруг стало ощутимо легче.

– Ага, – он уселся рядом, так близко, что если пошевелиться, то бедра соприкоснутся. – На океан. Вот только на какой, еще не придумал. Впрочем, денег у меня немного, так что наверное из Королевства выбраться не удастся. Придется довольствоваться холодными водами. И дельтапланом вместо частного самолета.

– Дельтапланом? – их разговор походил на фехтование опытных противников. Дальняя дистанция. Выпад. Укол. Оппозиция. Вот только в оппозиции все время оказывался Гарри.

– Сам не пойму. Представления не имею почему, но отчаянно хочется полетать. Вот только не знаю, умею ли я это. Я вообще ничего о себе не помню, – неожиданно для самого себя разоткровенничался он. – Ну, о прошлом. О том, как и почему я здесь появился.

– Знаю, – сказал незнакомец. – Я навел справки в баре.

Вот как. Пока Гарри выбирал по магазинам открытки и мечтал, его «силуэт» действовал. Это радовало и нервировало одновременно. Что ему могли про него рассказать коллеги?

Спина неожиданно взмокла. Нужно успокоиться. Нужно. Просто необходимо.

– Понятно. То есть представляться тоже не имеет смысла? Впрочем, правила приличия никто не отменял. Гарри Поттер, – он протянул руку.

– Северус Снейп. Такой же, как и вы, человек без прошлого, – в тон ему ответил гость.

Теплые пальцы сомкнулись на ладони Гарри, и в этот момент что-то произошло. Воздух будто бы загустел, и тело обдало жаром. В ушах едва слышно зазвенело, и перед глазами поплыли образы. Яркие вспышки, зеленые спирали и всполохи искрящегося света. Чувственные губы – губы Северуса – жаркие поцелуи, интимные прикосновения, влажная от пота кожа, и голос, шепчущий его имя. Страстно. Нежно. А потом... холод в том же голосе. Как можно визуализировать шепот и холод, Гарри не понимал, но не успел он об этом задуматься, как все кончилось. Остался только липкий страх. Их руки больше не соприкасались, температура и влажность вокруг стали самые обыкновенные, вот только красивые брови Северуса сошлись почти на самой переносице, и было ясно, что он тоже что-то почувствовал. Или Гарри себе это придумал. Мгновение спустя лицо его гостя снова стало совершенно бесстрастным, и вера Поттера в то, что видение было обоюдным, растаяла как дым. Он точно безумец.

– Хотите чаю? – прочистив горло, спросил он, чтобы заполнить неловкую паузу. Но Северус быстро покачал головой.

– Мне пора, пожалуй, – хрипло отозвался он и, кажется, изумившись звучанию собственного голоса, тоже коротко кашлянул. А потом быстро встал и направился в коридор.

Гарри догнал его у самой двери. Он не понимал, что за нелепость только что произошла, не понимал, зачем Северус приходил и почему так резко решил уйти, но если Гарри все это время был прав, если они действительно родственные души, если гость не врет, и у него тоже нет прошлого, если он видел только что тоже самое, то у Поттера был ответ: Снейп испугался. Странных образов, совершенно точно являвшихся картинами минувших дней, странной связи, совершенно точно бывшей между ними в прошлом, странной жизни, в которой они оба беспомощно барахтались сейчас. И невыносимой тяги, истинной жажды, терзающей изнутри. Прикоснуться. Заполучить. Вернуть свое.

Он должен его остановить. Под страхом смерти Гарри не смог бы объяснить откуда, но он точно знал: если Снейп сейчас выйдет из этой двери, то они больше не увидятся. Гарри уже забыл, что двадцать минут назад и сам собирался бежать от него навсегда. Зачем об этом вспоминать, ведь ситуация в корне изменилась. Он собирался бежать до того, как заглянул в бездонные черные глаза, до того, как коснулся длинных теплых пальцев, до того, как почти вспомнил, что могут вытворять эти губы.

– А что у вас в руках? – спросил он, хватая гостя за рукав пальто, заставляя раздраженно обернуться. – Эти листочки. Вы же специально их принесли, не так ли?

Снейп покачал головой, крепче сжал тонкие губы.

– Это уже не имеет значения, – сухо сказал он и шагнул через порог.

И тогда Гарри понял, что терять больше нечего. Что Атлантический океан никуда не денется. Если ему не удастся поймать свой воздушный поток здесь и сейчас, то он уедет, как и хотел, и ляжет на него крылом дельтаплана. Или еще каким-нибудь крылом. Не важно.

– До сегодняшнего дня я не знал, как вы выглядите, – вспомнил он шуточную речь, которую мысленно прокручивал пару часов назад. – Я не слышал вашего голоса, не знал, кто вы и как вас зовут, но я вас полюбил. Называйте меня какими хотите нелицеприятными эпитетами, но это так. Мне кажется, что если вы сейчас уйдете, то совершите серьезную ошибку, не дав мне шанса.

Северус Снейп стоял, не шевелясь. Кажется, даже не дышал, и Гарри снова потянул его за рукав, разворачивая лицом к себе.

– Что у вас за листки? – повторил он вопрос, ответ на который вдруг показался ему немыслимо важным.

Снейп как-то механически поднял руку и протянул ему то, что при ближайшем рассмотрении действительно оказалось распечаткой на принтере. Распечаткой электронных билетов на самолет. В Касабланку. На океан.

Гарри и сам не понял, в какой момент по его щекам покатились слезы, не заметил, как уткнулся мокрым лицом Северусу в открытую белую шею, как стиснул что есть мочи узкую талию, как его в ответ стиснули сильные руки.

– Ты тоже любишь меня, – горячечно шептал он, – тоже любишь... О боже, Северус, ты меня любишь.

Северус сжимал его в объятиях и горячо дышал в макушку, одними губами проговаривая «люблю» в ответ. Под закрытыми веками мелькали золотые всполохи и бились о прибрежные камни зеленые океанические волны.

– Северус, что мы с тобой наделали? Что наделали? Мы же могли друг друга потерять навсегда.

Воронка образов затягивала их все глубже. Зелень сменилась оранжевой листвой, осыпалась бурым прахом и снова полыхнула жарким летним солнцем. На дне черных колодцев, как пескарь, плескалась сама жизнь, на загорелых щеках румянцем вспыхивала любовь, розовыми бликами отражаясь в стеклах круглых очков. Страх отступал. Память возвращалась.


31 июля 2008 года


– Я тебя не понимаю, Северус. Никогда не понимал и никогда, наверное, не пойму, – в раздражении Гарри отшвырнул маленькую золотистую подковку на диван, нисколько не заботясь о том, что изящное украшение, отскочив от мягких подушек, с мелодичным звоном запрыгало по мраморному полу новейшей зельеварческой лаборатории.

– Это меня нисколько не удивляет, – усмехнулся Северус и принялся помешивать красно-бурое и на удивление вонючее зелье против часовой стрелки.

– Я использовал все свои связи, чтобы достать этот портал в Касабланку, у меня день рождения, между прочим, а ты продолжаешь нести эту хрень о срочном заказе! – с губ Гарри сорвалась капелька слюны и, пролетев добрых четыре фута, с шипением опустилась в котел.

Северус стиснул зубы, но не произнес ни слова, продолжая упрямо мешать свое отвратительное варево.

– У тебя полная лаборатория сотрудников, ты что, не можешь поручить кому-то закончить работу?

– Не могу. Зелье чрезвычайно сложно в приготовлении, и если ты, Поттер, добавишь в него еще хоть пару лишних молекул, то сварить его верно не удастся даже мне, и одному Мерлину известно, что мы получим в результате. Иди домой. Я приду, как только закончу, и мы куда-нибудь сходим.

– Ночью? Я тебе не домохозяйка, чтобы покорно ждать, когда у тебя найдется для меня минутка! – Гарри стиснул кулаки и прикусил губу. Он и сам не понимал, что на него нашло, но остановиться уже не мог.

– Тебе бы не пришлось, если бы ты удосужился меня предупредить о «сюрпризе» заранее. Но сейчас я ничем не могу тебе помочь, – Снейп держался из последних сил, и Поттер это видел. Более того, он точно знал, что Северус не стал бы так с ним миндальничать, если бы не супер-сложное зелье, кипевшее перед ним в огромном котле.

И в этот миг на Поттера нашло такое безумие, какого он сам от себя не ожидал. Ему вдруг стало наплевать на все, на прошлое и будущее, на их так сложно строившиеся, но такие крепкие теперь отношения, на здравый смысл. Было только здесь и сейчас. И в этом сейчас ему было обидно и больно, и в это мгновение он до такой степени ненавидел Снейпа и его чертовы зелья, что практически впал в состояние амока.

– Ты никогда меня не любил, – прошипел он. – Я всегда это знал, но как идиот продолжал убеждать себя, что даже такая холодная бесчувственная скотина как ты могла к кому-то по-настоящему привязаться! Ну ты-то всегда знал, что я идиот, так что никаких сюрпризов!

– Что ты несешь, Поттер? – холодная ярость в голосе зельевара была, пожалуй, пострашнее поттеровской вспышки гнева. – Какого Мордреда тебе все время требуются доказательства? Почему тебе все и всегда что-то должны? Почему бы тебе хоть раз не доказать что-то самому?

– Да пошел ты знаешь куда! Все, хватит! Никакой любви. Никаких фантазий о совместном будущем. Никакого гребаного океана. Если бы только мы оба могли забыть обо всем на свете и начать сначала!

Гарри схватил со стола чернильницу и со всей дури запустил ее в котел. Раздался треск, помещение заполонило фиолетовыми испарениями, а потом из котла вырвалась струя горячей жидкости и ударила в противоположную стену. Окажись кто-то из плоти и крови на ее пути, и все – можно прощаться с жизнью. Нескольких капель, что опустились на запястье Поттера и пальцы Снейпа, оказалось достаточно для того, чтобы оставить глубокие ожоги. А затем все кончилось. Шипение стихло. Туман рассеялся. А вместе с ним из Гарри словно выпустили воздух.

– Северус, – испуганно прошептал он. – Что я наделал?

Гнева больше не было, был только липкий страх. Не за свою жизнь, нет, за него, за них двоих, за то, что одним необдуманным поступком он мог убить их обоих. Но вроде обошлось. Ведь обошлось же, да?

Снейп молчал. Сосредоточенно водил палочкой над притихшим зельем, хмурил брови и молчал.

– Северус, ну скажи что-нибудь... Мне так жаль. Я не знаю, что на меня нашло, правда, – на Гарри было жалко смотреть, вот только смотреть на него Снейп не собирался. Вместо этого он уткнулся длинным носом в толстенный фолиант, снова и снова чертя палочкой круги над остывающим котлом.

– Ясно, – наконец протянул он. – Это неожиданно.

– Что? – практически пискнул Поттер, по голосу партнера понимая, что произошло что-то очень нехорошее.

– Твои проклятья сбудутся.

– К-какие проклятья? – едва слышно переспросил Гарри.

– Без любви не будет ничего. Ни океана. Ни будущего, – Снейп, казалось, откровенно забавлялся. Его голос сочился ядом, губы презрительно кривились. – Ни памяти.

– Что это значит? – Поттер мертвенно побледнел.

– Это должно было быть зелье отложенного действия. И эта единственная из его характеристик, которая осталась неизменной. Ровно через... – Снейп сверился с часами, потом шагнул ближе и провел палочкой по груди Гарри, а затем и по своей, – двенадцать часов ты забудешь все. Вообще все. Даст Мерлин, разговаривать по-английски не разучишься. И вспомнишь только в том случае, если вновь полюбишь меня, – неожиданно Снейп расхохотался. Зло расхохотался, отчаянно и очень страшно. – Прямо-таки маггловская сказка.

– А ты?

– А я все забуду через восемнадцать часов. Мне досталась меньшая доза. Условия выздоровления те же. Но мне они представляются невыполнимыми. Заново прыгать в адское пламя я не намерен.

– И ты не можешь сделать антидот?

– Не имею понятия – прецедентов пока не было. Однако я даже пытаться не собираюсь, так как считаю, что все к лучшему. Это будет уроком нам обоим.

– Ты пожертвуешь из-за меня своей памятью? Навсегда? – Гарри не верил своим ушам.

– К счастью, не навсегда. На полгода. Если за это время условия отмены проклятья не будут выполнены, память вернется.

Гарри выдохнул и обессиленно опустился на диван.

– Какого черта ты меня так пугаешь? Не навсегда – это ерунда. В крайнем случае полгода можно потерпеть.

– Можно. Но вынужден огорчить, Поттер. Или обрадовать, уж не знаю. В этом случае мы вспомним все, кроме друг друга.

Какое-то время они оба молчали. Северус скрипел зубами, взмахами палочки очищая забрызганные стены лаборатории, опустошая котел. Гарри бездумно смотрел в окно. Кто знает, какой станет его жизнь через двенадцать часов. Кем он будет через полгода. Без Снейпа он больше не сможет быть самим собой – это он знал точно.

– Северус, я люблю тебя, – тихо сказал он, не отводя взгляда от магически зачарованного оконного стекла. Он видел всех, его – никто. Мечта параноика.

– Не напрягайся, Поттер, действие зелья еще не началось.

– Я прошу только об одном, попробуй создать антидот. Хотя бы попытайся. Мы оба остынем через несколько часов, но будет уже поздно.

– Тогда уже все будет поздно. В том числе и заботиться о нашем с тобой существовании в мире без прошлого. Так что, с твоего позволения, я отправлюсь в Гринготтс, чтобы поменять деньги и подумаю о том, как обеспечить нам доступ к этим средствам в тот момент, когда у нас не будет доступа к собственной памяти.

Пару минут спустя Снейп покинул лабораторию, а Гарри так и сидел, поджав ноги, на узком лабораторном диване и бессмысленно таращился в окно. На полгода он лишится памяти и палочки, станет, по сути, магглом. Это страшно, но не смертельно. Но на полгода лишиться Северуса казалось немыслимым. А лишиться воспоминаний о нем навсегда – невозможным.

Он отвернулся от стремительно темнеющего за окном пейзажа, и золотой отблеск тут же привлек его внимание. Чертова подкова. Еще утром он так мечтал о теплом океане, так хотел полетать над его зелеными волнами и точно знал, что Северус тоже хочет. Не летать, разумеется, но отдохнуть и подышать свежим воздухом, собрать какие-то травы, которые растут только там, просто погулять, просто побыть вдвоем. Как они могли так все испортить? Пять минут, и вся жизнь полетела к чертям. Гарри даже не думал, что так бывает. Но вот оно, утекло сквозь пальцы, его неверное счастье. И во всем виноват он сам.

– Я найду тебя, слышишь, – сказал он облицованной плиткой стене. – Я найду тебя, полюблю снова и заставлю полюбить меня. И мы непременно поедем на океан. В Касабланку. У вас, профессор Снейп, нет ни единого шанса.

На душе стало легче. Он верил озвученным мыслям. Верил в себя и в Северуса. Верил в любовь, в конце концов. Он полюбил бы его, даже если бы никогда не видел его лица и не слышал голоса. И точно знал, что, несмотря на вечную занятость, вспышки раздражения и показное безразличие, Северус Снейп чувствует тоже самое.

– Я найду тебя, – повторил он стене и усмехнулся. – И максимум через три месяца мы полетим на океан. В ноябре в Марокко как раз не слишком жарко.

-конец-

запись создана: 02.11.2015 в 22:42

@темы: Гарри Поттер, Снейп на века, Снарри, Мои авторские фики, Слэш, Фанфики

---

Мое с ФБ, пост #7, авторский фик "Призрак ружья"

Название: Призрак ружья
Автор:  ~Nagini~
Бета:  Velvetpurr
Размер: миди, 5379 слов
Канон: RPF
Пейринг/Персонажи: Леонард Нимой/Уильям Шатнер
Категория: слэш
Жанр: драма, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: "Если мы не позволим себе верить в реальность пуль, они нас не убьют".
Примечание: Действие фика происходит в период съемок третьего сезона TOS. В фике упоминается эпизод 3.06 TOS "Spectre of a Gun".
Размещение: только после деанона с разрешения автора


— Да черт бы все это побрал! — Леонард выскочил из дома, на ходу засовывая в карман бумажник. Шнурки завязать он не успел и из-за этого чуть не загремел с высокого крыльца в растущие рядом с домом кусты рододендрона. — Вот дерьмо!

У калитки он все же остановился и запихнул шнурки внутрь ботинок — задерживаться на время, достаточное для того, чтобы их завязать, никакого желания не было — а потом, от души хлопнув беленой деревянной дверцей, быстрым шагом направился вниз по улице.

Воздух все еще был удивительно теплым для конца октября, но приятная вечерняя свежесть ласкала горящие щеки, забиралась под воротник. Леонард потихоньку начал трезветь, и в голове слегка загудело: последний глоток виски он сделал часа полтора назад — как раз перед тем, как они с Сэнди приступили к едва ли не ежевечернему ритуалу распиливания яблока раздора. Вот только причин для ссоры у них было побольше, чем у древнегреческих богинь: он слишком поздно приходит домой, он слишком мало внимания уделяет детям-подросткам, а ведь «сыну нужен отец», он слишком серьезно воспринимает свою работу, и ей уже «черт побери, надоело жить с вулканцем», ну и, разумеется, он слишком много пьет — «даже когда ты здесь, тебя нет, ты витаешь в алкогольных парах и своих идиотских фантазиях!»

Он понимал, что во многом она права, но его силы были положительно на исходе. Казалось бы, чего проще — ну, не пей, и отношения с супругой наладятся. Такой бы совет дал каждый второй, не так ли? Да они и давали, а толку? Все не так просто. Во-первых, если быть честным с самим собой, он совсем не был уверен, что мог бы вот так сразу взять и завязать, даже если бы высшие силы шепнули ему на ушко, что это принесет в семью мир. Но причины, чтобы обвинить Леонарда в несостоятельности в качестве супруга, Сэнди находила с достойной уважения изобретательностью. Не пьян — так забыл убрать бутылку молока в холодильник. Не забыл — так весь вечер таращился в телевизор вместо того, чтобы заняться детьми.

Дети. Если бы не они, он бы уже давно развелся. Вздохнув, Леонард покачал головой: он снова кривит душой. Дело не только в Адаме и Джули, дело еще и в том, что развод сына разобьет его матери сердце, а это сердце Леонард ценил очень высоко. А еще до дрожи в поджилках боялся неминуемо бурной реакции родителей.

Тряхнув челкой, Леонард остановился у входа в местный бар и глубоко задумался. Чтобы оттянуть принятие решения, он наклонился и наконец завязал шнурки. Ботинки грязные, даже неловко как-то. Мистер Нимой всю жизнь терпеть не мог грязную обувь. И грязные неухоженные ногти.

Идти внутрь не стоило — это он понимал очень хорошо. Он вообще побаивался, что когда-нибудь сопьется по-настоящему. И тогда точно разобьет сердце матери. И Джули. И, может быть, даже Адаму. Сердце Сэнди его в данный момент не особо волновало: он все еще был на нее зол.

Достав из кармана пачку, он щелчком выбил из нее сигарету, чиркнул спичкой и глубоко затянулся. На город ложились сумерки, маленький кружок света от тлеющей сигареты заплясал на ребре его ладони, и на коже стала видна глубокая, но уже подсохшая царапина. И когда это он успел так пораниться?

Слишком многое в его жизни было неправильно, но это была его жизнь, другой ему не дадут, а значит, он, черт побери, имеет полное право делать с ней то, что считает нужным. И если сейчас он, поддавшись настроению, собирается совершить неправильный поступок, значит так тому и быть. Затушив окурок о край высокой уличной пепельницы, он вошел в маленький бар и огляделся: знакомых, вроде бы, не было, и слава богу. Впрочем, ничего удивительного: была пятница, а многие жители этого района — врачи, юристы и брокеры — по субботам работают. Это у него недельный перерыв между съемками. Быть может, скоро он и вовсе станет безработным. Интересно, удастся ли сохранить дом?

Леонард снова оглядел зал и остолбенел: действительно, перерыв в съемках был не только у него, но и у ряда его коллег, один из которых, ухмыляясь, смотрел на него поверх стакана.

Леонард сделал несколько шагов в сторону занимаемого Биллом Шатнером столика — инстинктивно, не иначе — и замер. Идти к другу хотелось и не хотелось одновременно. С Биллом здорово было проводить время на семейных пикниках, на их совместных с Ди попойках, в студийной курилке. Его несерьезность в такие моменты была несомненным плюсом, рядом с ним было легко и весело, но сегодня Леонард не был готов к беззаботному трепу и дружеским подкалываниям. Сегодня ему казалось, что твердая почва неуклонно уходит из-под ног, ему нужно было либо выговориться кому-то, кто умеет слушать и сопереживать, либо напиться в одиночестве до беспамятства, а завтра утром проснуться, скривиться от отвращения к себе и, быть может, начать помаленьку налаживать жизнь. Билл определенно не вписывался ни в один из этих сценариев. Какого черта он вообще здесь делает? Он живет чуть ли не на другом конце города.

Но не подойти, хоть ненадолго, было нельзя. Это, во-первых, невежливо, а во-вторых... кто знает, что ждет их впереди? Пройдет пара месяцев, и жизнь может их развести в разные стороны навсегда, и тогда Леонард, конечно же, пожалеет о том, что не провел этот вечер с дорогим ему человеком.

— Привет, — он опустился на стул напротив и откинулся на спинку, надеясь, что движение вышло небрежным и расслабленным. Исповедоваться он не станет.

— Пожалуйста, бутылку того же самого и стакан для джентльмена, — взмахнув собственным стаканом, Билл лучезарно улыбнулся возникшей как из-под земли официантке, а затем повернулся к Леонарду. Его улыбка осталась на месте, но что-то в ней неуловимо изменилось. — Так какие демоны тебя раздирают, мой друг?

— Что? — Леонард даже закашлялся.

— Я имею в виду, что ты делаешь здесь в одиночестве в такой день?

— Вообще-то, я собирался спросить тебя о том же, — взял себя в руки Нимой. — Я-то, в отличие от тебя, живу неподалеку. Неплохое оправдание, как считаешь?

— Согласен. Вот только, — еще шире улыбнулся Билл и посмотрел на часы, — по телеку как раз заканчивается серия «Звездного пути», а ты обычно смотришь это безобразие вместе с семьей.

Леонард открыл рот. Чёрт, он совсем забыл!

— Что там у нас сегодня? — Билл притворился, что не заметил ошарашенного вида своего собеседника. — «Призрак ружья», кажется, — он нахмурился, словно с трудом припоминал порядок эпизодов. — Да, точно. Спок, вулканский контакт разумов, — добавил он тоном капитана Кирка и усмехнулся. — Придется теперь ждать повторов на кабельном.

— Да заткнись ты, — с трудом скрывая раздражение, отмахнулся Леонард. — Сам-то ты что здесь забыл?

— Я, если ты помнишь, принципиально не смотрю сериал, так что почему бы и нет? — невинно похлопал ресницами Билл, и Леонарду в который раз отчаянно захотелось его придушить. Вот на хрена он подсел?

— Билл.

— Да ладно, успокойся. Был у знакомых, что живут неподалеку, решил немного прогуляться на обратном пути, набрел на это местечко и подумал пропустить стаканчик.

Леонард вздохнул. Его друг, конечно же, врет напропалую, но, в конце концов, какое его дело. Плеснув в стакан добрых две порции виски, он отхлебнул и блаженно зажмурился, наслаждаясь ощущением прокатившегося по пищеводу тепла. Может, все не так уж и плохо.

— Ты думаешь, они закроют сериал? — спросил он таким обыденным тоном, на который только был способен.

— Так ты из-за этого мрачнее тучи бродишь по вечернему городу? — округлил глаза Шатнер. Похоже, такого вопроса он на самом деле не ожидал.

— Нет, с Сэнди опять поцапались. Хотя это тоже не дает мне покоя. Да и вообще, все как-то не так, как-то... — Леонард хотел сказать «неправильно», но Билл не дал ему договорить.

— ...через жопу, — закончил он мысль друга и тоже отпил из своего стакана. — Знаешь, ты слишком серьезно ко всему относишься, как, впрочем, и всегда. Если ты не забыл, мы с Глорией и вовсе разошлись, а я имею такой же шанс, как и ты, вскоре остаться без работы. Но если мы не позволим себе верить в реальность пуль, они нас не убьют.

— Ты-то точно не пропадешь с твоим отношением к жизни, — против воли улыбнулся Леонард и вдруг вспомнил о том, о чем думал совсем недавно, перед входом в бар. У него одна жизнь, и другой ему не дадут. Может, Билл прав, может, он и впрямь всю свою жизнь ходит с призраком приставленного к виску ружья, и нужно относиться ко всему проще?

— Слушай, я тебя не понимаю на самом деле. Ты все время ворчишь, что сериал уже не тот, что сценарии слабы, что режиссура хромает на обе ноги. Казалось бы, ты должен радоваться, что все идет к логическому завершению, нет? — Билл продолжал улыбаться, но взгляд его светлых глаз был непривычно серьезен.

— Может, и должен. Временами мне действительно кажется, что куда лучше будет оставить все сейчас, пока мы не слили этот мир в полный помоев отстойник, но я не рад, Билл. Я хотел бы все исправить, хотел бы заделать трещины, которыми покрылись наши персонажи, хотел бы, чтобы суть серий не сводилась к тому, как поскорее загнать героев в неприятности, чтобы через час ловкой рукой фокусника их оттуда вытащить за уши, как кроликов из цилиндра. Это то, что мы делаем сейчас.

— Как пафосно, Ленни, — расхохотался Билл, но Леонард видел, что ему совсем не весело.

Он всегда знал, что Шатнер думает так же, просто в его характере было совсем другое отношение к съемкам. Он всегда подходил к поставленной задаче с интересом и неиссякаемым запасом энергии, и Леонард восхищался этим качеством своего коллеги. Билл никогда не задавался вопросом, зачем он должен это делать, он просто говорил: «Что ж, надо — значит надо, и я могу покорить эту вершину». Вот только вершины становились все ниже, взбираться становилось все проще — настолько просто, что стало скучно.

Леонард пожал плечами и не стал отвечать. Сейчас ни к чему еще один спор. Осушив свой стакан, он вновь откинулся на спинку неудобного стула и прикрыл лицо ладонями. Дуло призрачного ружья по-прежнему смотрело ему в лицо.

— А что Сэнди? — вдруг сменил тему Билл.

— Как обычно, — тут объяснять было не нужно. Его друзьям не раз доводилось присутствовать при скандалах, которые закатывала его жена. Нет, она, конечно, старалась в такие моменты смягчить упреки — вокруг же люди, что они подумают? — но и этого было вполне достаточно.

— Ясно. А ты сбежал из дома и оправился пить дальше, — невесело хохотнул Билл, — чтобы дать ей еще пару поводов для негодования. Очень зрелое поведение, Лен.

— Кто бы говорил о зрелости, — буркнул Леонард и, не желая дальше обсуждать свою благоверную, поднялся из-за стола. — Я курить. Ты со мной?

— Ага. Минутку только. Ты иди, я догоню.

***

Билл появился минут через пять, как раз когда Леонард потушил докуренную до самого фильтра сигарету.

— Вот черт, опоздал, — улыбнулся он, пряча за спину сверток.

— Не волнуйся, я еще одну за компанию выкурю. Что у тебя там?

— Недопитая бутылка, — Билл взял из рук Леонарда предложенную сигарету и подкурил от его спички. — Ты ведь не собирался возвращаться в бар, правда? И домой тоже не пойдешь?

— С чего ты взял? — Леонард снова почувствовал приступ раздражения. С каких это пор Шатнер стал так хорошо разбираться в людях?

Билл пожал плечами.

— Не знаю на самом деле. Просто вдруг так подумал и, судя по твоей реакции, не ошибся. Куда направляешься?

— Какая тебе-то разница? — Лен и сам не понимал, отчего злится. Он ведь злился не на Билла, не на то, что скоро останется без работы, и даже не на Сэнди. Он злился на весь мир в целом и на себя самого в частности — за слабость, за нерешительность, за ненужную грубость в адрес того, кто сейчас изо всех сил пытается его поддержать. На месте Билла он давно бы обиделся и послал самого себя куда подальше.

Но умные не обижаются, а делают выводы, и Шатнер сегодня, похоже, твердо решил побыть в кои-то веки в роли умного.

— Собирался составить тебе компанию. Дома меня не ждут, а я еще недостаточно выпил для того, чтобы просто забраться в постель и вырубиться. Но если ты не хочешь...

— Прости, — тихо сказал Леонард. — Я не должен был на тебе срываться. Но я действительно не знаю, куда пойти — может, просто прогуляюсь по кварталу.

— Извинения приняты, — Билл сжал его плечо и тут же отпустил.

Леонард глубоко вздохнул и слегка помотал головой. От того места, где только что была ладонь Билла, по телу начало разливаться тепло. Это не было новостью, это давно не удивляло, это было одним из многочисленных призраков, что терзали его последние пару лет.

— Ты мне доверяешь? — вдруг спросил Шатнер. Это прозвучало как шутка, но каким-то шестым чувством Леонард понял, что Билл и не думал шутить. Если он скажет, что доверяет, то согласится на что-то, но на что, он не имел ни малейшего представления. Сказать, что не доверяет, было бы глупо, Билл никогда бы в это не поверил. Поэтому Леонард неопределенно пожал плечами, и эта реакция, похоже, полностью удовлетворила его друга.

— Тогда ловим такси. И ничего не спрашивай.

***

Через сорок минут таксист высадил их на обочине проселочной дороги и умчался прочь.

Молодые клены и густые заросли акации тонули в полумраке, и, куда ни глянь, не было ни души — местность казалась совершенно необитаемой.

— Если бы я так хорошо тебя не знал, то решил бы, что ты завез меня сюда, чтобы по-тихому прикончить, — усмехнулся Леонард, забрав из рук друга бутылку и сделав солидный глоток виски.

— А что, это мысль. Запомню на будущее. Пошли, — Билл махнул рукой, указывая направление, и тут же нырнул в густую растительность.

Леонард помотал головой, словно отгоняя видение. Происходящее и впрямь было похоже на сон — из тех, что кажутся вполне нормальными, пока спишь, но стоит проснуться, и ты понимаешь, что в реальности такого случиться просто не могло. Как погоня за белым кроликом, — подумал он и решительно нырнул вслед за Биллом в кусты акации.

Там оказалась узкая тропинка, которая футов через сто пятьдесят упиралась в старый лодочный сарай, около которого уже возился Шатнер.

— Ну и где мы? — непринужденно поинтересовался Леонард, останавливаясь рядом со стоящим на коленях и шарящим в зарослях чапараля Биллом и прикуривая сигарету. Он решил ничему больше не удивляться. Будет удивляться, когда проснется.

— Здесь неподалеку находится летник моих знакомых, но туда мы не пойдем, у меня нет ключей. А вот от этого сарая... — Шатнер запустил руку в жесткие ветви ближайшего куста толокнянки и восторженно вскрикнул: — Ага! А от этого сарая ключи у нас есть.

— И зачем нам в сарай, Билли? — поинтересовался Леонард тоном, которым обычно психиатры говорят с особо буйными пациентами.

Как раз в этот момент луна скрылась за облаками, но, несмотря на густые сумерки, Билл ловко справился с замком, распахнул дверь и нырнул внутрь. Через секунду вспыхнул яркий свет, и Леонарду пришлось на мгновение зажмуриться.

— А в сарае у нас есть пледы, — Шатнер подал Леонарду стопку пушистых одеял, — есть фонарь, — за пледами последовала потрепанная лампа с мощным выносным аккумулятором, — и закуска, — закончив копошиться в чужом имуществе, Билл появился собственной персоной с пачкой герметично упакованных охотничьих колбасок и куском копченого сыра с длительным сроком хранения. — Мы устроим пикник на озере, Ленни!

— Ночью? — опешил Леонард.

— Правильные моменты нужно ловить за хвост и держать так крепко, как только можешь, — улыбнулся его друг и подмигнул. — И потом, у нас ведь есть фонарь.

***

До озера оказалось рукой подать. Небольшое, идеально круглое, оно таинственно серебрилось в лучах лунного света, и Леонард вдруг почувствовал себя героем детектива Агаты Кристи. Казалось, сейчас из кустов появятся незнакомые люди в шикарной одежде тридцатых годов, а за ними бодрый усатый сыщик со словами: «Никому не уходить. Это место преступления, и преступник среди нас».

— Эй, ты идешь? А то придется есть при свете луны, — Билл уже расстелил пледы и пристроил на средину тускло горящую лампу. — Аккумулятор, оказывается, почти разряжен.

— Иду, — улыбнувшись собственному буйному воображению, Леонард еще раз поболтал носком ботинка в воде и быстрым шагом направился к выбранному Шатнером участку для пикника.

— Это безумие, — улыбнулся он, устроившись на мягком пледе и зубами открывая пачку с колбасками, — но безумие совершенно прекрасное, в такие моменты хочется дышать полной грудью. Спасибо, Билл.

— П-жал-ста, — невнятно отозвался тот с набитым ртом. — Всегда рад.

— А что ты друзьям скажешь?

— По поводу чего? Колбасы с сыром, что ли? Там этого добра навалом, они и не заметят. А остальное мы вернем и аккуратно положим на место. Это не мои друзья, Лен. Это друзья Глории. — Шатнер несколько помрачнел и, чтобы скрыть перемену настроения, следом за Леонардом приложился к бутылке, виски в которой осталось не больше, чем на треть. Маловато взяли, похоже, но тут уже ничего не поделать.

Какое-то время они молча ели, глядя на темную гладь озера. Говорить не хотелось, не хотелось двигаться, хотелось остановить мгновение, остаться здесь навсегда или хотя бы накрепко запечатлеть его в своей памяти, чтобы потом, в минуты душевного непокоя, возвращаться к нему, как к старой детской фотографии, от которой неизменно становится тепло. Кстати, жалко, что Леонард не взял с собой фотоаппарат: было бы здорово сделать снимок Билла на фоне темнеющего леса, с серебрящимися от лунного света волосами. Интересно, именно так будут выглядеть его русые пряди, когда их коснется седина? Интересно, доведется ли Леонарду это когда-нибудь увидеть? Впрочем, для съемок света все равно было бы недостаточно.

Где-то совсем рядом громко крикнула ночная птица, и ее крик, словно удилом, выдернул Леонарда из расслабленных размышлений.

— Если мы и дальше будем молчать, то я засну, — заметил он, глядя на прилегшего на локоть Билла. — И ты, похоже, тоже.

— Да уж. Сомнительным удовольствием было бы проснуться на твердой земле в каплях утренней росы, — улыбнулся в ответ Билл и сел, потирая затекшую руку. — Такие приключения хороши, когда тебе восемнадцать.

— Тебе всегда будет восемнадцать, — фыркнул Леонард.

— Это плохо?

— Чаще нет, чем да.

Они снова замолчали. Что-то должно было произойти, Нимой чувствовал это загривком.

— Билл, что ты собираешься делать дальше? — неопределенно спросил он, надеясь, что друг поймет его без лишних пояснений, и тот, разумеется, понял.

— Когда они закроют сериал? — спросил он и пожал плечами в ответ на приподнятую бровь Леонарда. — Мы оба знаем, что закроют. Все знают. Я не размышлял пока об этом, Ленни. Предпочитаю решать проблемы по мере их поступления. Впрочем, не думаю, что для меня что-то изменится. Не этот — так другой. Мало, что ли, в Голливуде снимают киношек? А ты?

— Я? — отчего-то удивился Леонард вполне закономерному вопросу. — Не знаю. Наверное, сосредоточусь на театре, если не подвернется что-то по-настоящему толковое. Мне не хочется возвращаться к третьесортным сериалам. Но многое упирается в деньги, ты сам понимаешь.

— Сэ-э-энди, — протянул Шатнер, сделав глоток виски. — И снова, и снова, и снова Сэнди. Не слушай меня, я пьян.

— Мы оба пьяны, — усмехнулся Нимой, в свою очередь прикладываясь к бутылке и утирая ладонью губы. — Хорошо, что нас никто не видит со стороны. Та еще картинка, я полагаю: два взрослых мужика валяются среди ночи на пледиках на берегу озера, хреначат виски при свете тусклой лампы и жалуются друг другу на жизнь.

— Брось. Это нормально. В мире вообще нет ничего ненормального. Все нормально с чьей-то точки зрения, — Билл поморщился и покачал головой. — Ладно, проехали. Дай руку.

— Что?

— Руку дай сюда. Ты, кажется, поранился.

— А. Да, я видел, — Леонард помедлил мгновение, но руку все же послушно протянул. — Царапина старая, ерунда.

Билл крепко сжал его ладонь, потянул ближе к неверному кругу света и прищурился, разглядывая порез.

— Да, действительно уже поджила. Я решил, что ты где-то в лесу зацепился, — он посмотрел другу в глаза и нерешительно улыбнулся, словно извиняясь за излишнюю и такую несвойственную ему заботу.

Нимой попытался было высвободить ладонь из его хватки, но Билл не позволил.

— Погоди секунду, — он сжал его запястье и раскрыл ладонь, а потом прижал к ней свою, сравнивая размер. Пальцы Леонарда оказались на добрый дюйм длиннее. — Всегда хотел это сделать, но как-то возможности не представлялось. Ну у тебя и ручищи.

— Ага, — Нимой чувствовал себя странно. Теплые и шершавые, руки Билла казались проклятьем и благословением одновременно. В другой день он бы тут же выдернул ладонь, не позволил бы себе плавится в этом почти запретном прикосновении. В другой день, но сегодня он не находил в себе сил. Он был пьян, расслаблен, едва слышный плеск воды о прибрежные камни убаюкивал, лишал воли, дрожащий тусклый свет фонаря превращал берег в уютный, кажущийся ненастоящим мирок, словно существующий только в его воображении, и так легко было поверить в то, что тут возможно все, что ничего неправильного в этом месте произойти не может, а если и произойдет... то все, что было на берегу озера, останется на берегу озера. Интересно, Билл вообще понимает, что сейчас с ним делает?

— Мама всегда говорила, что мне стоило бы податься в пианисты. Или в гинекологи, — усмехнувшись, добавил Леонард, надеясь дурацкой шуткой разрядить напряжение момента.

— Ну уж нет. Это не профессия, а удар по либидо. — Билл перехватил ладонь друга поудобнее и кончиком пальца провел по царапине. — Болит? Может, стоит сходить за пластырем? В сарае наверняка есть...

— Нет. Билл. Что. Ты. Делаешь?

— Изо всех сил ищу повод не выпускать твою руку, — тихо отозвался Шатнер. — А еще жду, когда ты уже двинешь мне в челюсть.

— Я не... — начал было Леонард и прикусил язык.

О, да, Билл отлично понимал, что делает. Билл привез его сюда, чтобы... Господи. А он-то решил, что тот всего лишь собрался его убить. Нимой мысленно зажмурился. Он всегда знал, что это когда-нибудь случится. Что в итоге они окажутся в этой ситуации. Где тонко, там и рвется. И что теперь? Пути назад уже нет, Билл обозначил свои намерения, дал ему пас, и теперь решение за ним. И выбора-то у него особо не остается. Дерись или убегай, а убегать Леонард не любил. Лучше всю жизнь потом жалеть о сделанном, чем о том, что так и не решился.

Луна снова скрылась за облаками, и, словно желая поддержать ее решение, их тусклый фонарь дважды мигнул и погас совсем. Как в плохом кино, в самом деле, вот только до чего легче принимать глупые решения, когда ни черта не видишь.

— Я при любом раскладе не стал бы тебя бить, — сказал Леонард, выдергивая наконец ладонь из разом ослабших пальцев Шатнера и перемещая ее на его затылок. — Это, правда, не отменяет того, что я не до конца понимаю, что делаю и к чему это приведет. Но, знаешь, плевать, — закончил он и осторожно коснулся губ друга невесомым поцелуем. Господи, он хотел этого так долго.

Биллу понадобилось не больше секунды, чтобы опомниться. Сжав лицо Леонарда в ладонях, он тут же перехватил инициативу, толкнулся языком, вынуждая нерешительные губы раскрыться навстречу его напору, скользнул в рот, пробежался кончиком языка по зубам. Все его движения были жадными, ненасытными, его руки то гладили лицо Леонарда, то до боли вцеплялись в волосы, то спускались на спину и стискивали ткань рубашки, оттягивали ее, словно желая содрать с тела, но никак не решаясь. Дыхание Билла было горячим, прерывистым и, наверное, пахло виски — впрочем, Леонард этого, конечно, ощутить не мог. А еще он не мог думать. Ни о чем, кроме этих мягких губ, этих шершавых пальцев, этой жажды, которая перекинулась, перетекла теперь и в его тело, терзала невыносимым желанием. Быстрее. Сейчас. Хочу тебя. Ну давай же, — выстукивало сердце. Стой. Неправильно. Ты сам не знаешь, что делаешь. В итоге все равно наступит утро, — где-то на краю сознания придушенно шептал здравый смысл. А потом и он захрипел и умолк.

— Билл, — выдохнул Леонард в рот другу.

Шатнер отстранился на пару дюймов и очень серьезно посмотрел ему в глаза.

— Если ты не передумал, то просто заткнись, ладно? Порефлексировать мы еще успеем, но только не сейчас, потом.

Потом. Все потом. Правильно. Весь чертов мир потом.

Молчание всегда было знаком согласия, и Билл, навалившись всем телом, опрокинул Леонарда на спину, вытянулся на нем, прижимаясь так крепко, как только мог, и вернулся в прерванному занятию. Теперь он целовал его неспешно, со знанием дела, но его ладони по-прежнему не останавливались ни на секунду, ерошили густые волосы, оглаживали распластанное под ним стройное тело, стискивали узкие бедра, обтянутые тканью шерстяных брюк. Они оба были сильно возбуждены, их безжалостно разделяемые несколькими слоями одежды члены тесно прижимались друг к другу, и это пускающее под кожу снопы искр прикосновение вдруг показалось Леонарду таким правильным, таким бесконечно прекрасным. В стремлении усилить ощущение он крепко сжал ягодицы Билла в ладонях и толкнулся ему навстречу. Билл шумно выдохнул ему в рот и замер, прервав поцелуй и уткнувшись лбом в его переносицу.

— Это ужас какой-то, — задыхаясь, сообщил он, забыв о собственном же нежелании говорить. — Сделай так еще раз, и я точно кончу в штаны.

Леонард незамедлительно сделал так еще раз, и из горла Шатнера вырвался хриплый стон. Закусив нижнюю губу, Билл поднялся на колени и сурово произнес:

— Раздевайся. Будем тебя наказывать за непослушание.

— Я только хотел... проверить твое предположение... на практике, — улыбнулся Леонард, стараясь справится со сбившимся дыханием. Дрожащими руками он принялся расстегивать пуговицы на рубашке, ни на мгновение не отрывая от друга взгляда.

Одним быстрым движением Билл стянул водолазку через голову и расстегнул ширинку джинсов. Лунный свет играл на его влажной от выступившего пота гладко выбритой груди. Возбужденный член бесстыдно оттягивал тонкий хлопок нижнего белья. Русые волосы растрепались, а в глазах плясали самые настоящие черти, и Нимой против воли подумал, что никогда в жизни не видел более привлекательного зрелища.

— Быстрее, — выдохнул он, изгибаясь и стаскивая с себя трусы, а за ними и носки. Правила хорошего тона. Школа выживания в одной постели с Сэнди. Он не до конца понимал, о чем просит, не знал, чего ждать от Билла, но сейчас действительно был готов на все. Готов — да, но ожидать того, что произошло дальше, все же не мог.

Закончив раздеваться, Шатнер развел пошире его ноги и пристроился между ними на коленях. Леонард на мгновение зажмурился, но тут же смело открыл глаза. Он же сам просил, правда?

Билл сжал его бедра в ладонях, большими пальцами очертил выступающие тазовые кости, вздернул подбородок и облизнул губы. Он рисовался, конечно, но это было только делом привычки. Хищный взгляд его светлых глаз продирал до костей, и Леонард не сумел сдержать шумного выдоха. И звук его разгоряченного дыхания стал выстрелом стартового пистолета.

Еще раз скользнув языком по губам и покрепче перехватив бедра любовника, Шатнер наклонился и вобрал в рот подрагивающий член Леонарда. Движение было столь резким и неожиданным, что на мгновение показалось даже неприятным, но потом... Леонард стиснул зубы, вцепился пальцами в плед и откинул голову, шокировано уставившись в темное небо, и осенние калифорнийские созвездия поплыли перед его глазами в своем бесконечном круговороте. Большая медведица, Волопас, Гончие псы... Билл вбирал его в себя до предела, потом вдруг выпускал, дул на головку и обводил ее кончиком языка, пробегался им по всему стволу до самого основания, очерчивая вздувшиеся вены, и начинал все сначала.

Леонард сдерживался так долго, как мог, он кусал губы, кусал щеки изнутри, комкал в кулаках чертов плед, но в конце концов прекратил бороться с собой. Резко дернув бедрами, он толкнулся Биллу в рот, и полузадушенный стон слетел с его губ.

— Билл, стой... я... я сейчас...

Но Шатнер его словно не слышал. Нет, разумеется, он все слышал, но, очевидно, предпочел игнорировать — только удвоил усилия: на мгновение отстранившись и убрав одну руку с бедра Леонарда, он быстро облизал ладонь, крепко сжал основание члена и несколько раз дернул ей в такт движению своих губ. Сквозь тело Леонарда словно пропустили электрический ток, он зажмурился так крепко, что звезды теперь плыли по внутренней стороне его век. Волосы Вероники, Дракон, метеорный поток Урсиды...

— Билл! — выкрикнул он и, изогнувшись дугой, излился в рот своего любовника.

Шатнер не выпустил его, он проглотил все до капли, он гладил его по бедру, осторожно перекатывал в ладони его сжавшиеся яички, секунды текли, но Леонарду упорно казалось, что его крик все еще носится безумным эхом над водной гладью озера. Хотя, может, у него просто звенело в ушах.

Наконец он нашел в себе силы приподняться на локтях.

— Билл, — повторил он, не зная, что говорить дальше. Пришло время неловкости.

— Ленни, я же просил тебя молчать, пока мы не закончили. А мы еще даже близко не закончили, поверь мне. — Шатнер снова накрыл ладонью его пах, и Леонард блаженно зажмурился. Прикосновение было приятным, расслабляющим, жизнеутверждающим. Рука Билла была теплой и влажной, правильной, а эта простая ласка была такой умелой, что спустя минуту Леонард почувствовал, что возбуждается снова. Он не помнил, когда такое случалось с ним в последний раз.

— Было проще, чем я думал, — словно в ответ на его мысли, прокомментировал Билл, снова навалился на Леонарда, толкнулся в его бедро и зашипел. — Черт, это почти больно. Но так восхитительно, черт, так восхитительно, — он принялся покрывать поцелуями грудь любовника, оглаживать ее ладонями, путаясь пальцами в волосах, играть с горошинами сосков. Ощущения действительно были восхитительными, но Леонарду надоело выступать в роли принимающего. Он хотел большего.

Крепко вцепившись в плечи Билла, он перекатился и подмял его под себя, а потом, сжав его бедра коленями, сел сверху и в нерешительности замер. Он хотел смотреть. Хотел трогать. До одури хотел целовать эту блестящую гладкую грудь, этот невозможный живот. Он хотел так много, что и до утра не успеть. За целую жизнь не успеть.

Билл не отрывал от него взгляда, голодного, жадного. Он прищурился, прикусил губу, по его вискам стекали капельки пота, но он не шевелился, просто смотрел, и от этого взгляда низ живота Леонарда словно лизали языки пламени. Он мог бы сделать ответный жест, мог бы сейчас вобрать этот великолепный твердый член в рот и... но он не умел и отлично понимал, какое выйдет дерьмо, если он попытается: Леонард до сих пор помнил, что чувствовал сам, когда одна совершенно неопытная девушка пыталась сделать такое для него. Неловкость. А спустя пару минут мучений отчаянное желание завалить ее и трахнуть уже по-человечески.

Продолжая смотреть ему в глаза, Шатнер широко улыбнулся и дернул бедрами, вынуждая Леонарда приподняться, а потом развел свои мускулистые ноги в стороны и облизал губы.

— Давай, — твердо сказал он.

— Ты же не... — начал было Леонард, округлив глаза, но Шатнер не позволил ему продолжить.

— Т-ш-ш, — он прижал палец к губами и повторил: — Давай. Иначе мы оба свихнемся.

Леонард не понимал, какая муха его укусила. Он никогда не думал, что одного короткого слова может быть достаточно для того, чтобы так сорвало крышу. Он потерял над собой власть, он потерял связь с реальностью. Сердце вдруг заколотилось где-то в горле, кровь заревела в ушах, и онемели руки. Билл прав, так чертовски прав! Если он не трахнет его сейчас, то просто свихнется. И тогда он плюнул на свою ладонь, как мог старательно размазал слюну по члену, вцепился в крепкие бедра Билла, приставил головку к тесному входу и замер. Если бы перед ним сейчас была девушка, он бы нашел в себе силы спросить ее еще раз, уверена ли она, не будет ли ей больно, но перед ним был Билл, и он уже сказал, чего от него ждет. Глубоко вздохнув, Леонард толкнулся вперед и зашипел, когда головка не без труда протиснулась внутрь. Он переждал пару секунд и снова толкнулся в горячее тело. Дальше. Еще. Еще. До самого конца.

Билл даже не пошевелился, не издал ни звука. Можно было подумать, что он не чувствует боли, но Леонард ощущал, как сильно напряжены бедра под его ладонями, в мягком свете луны видел, как крошечная венка пульсирует на его виске, и, невзирая на отчаянное желание, он терпеливо ждал, когда его друг хоть немного привыкнет. Время изменило свой ход, секунды казались Леонарду длиннее целой вечности, тягучие и липкие, они обволакивали, проникали под кожу, и где-то снова кричали ночные птицы. Призрачные? Настоящие? А потом мышцы Билла расслабились, и Леонард начал двигаться.

Никогда в жизни он не испытывал такого. В мгновение ока исчезли крики птиц, смолк плеск воды и шелест листвы. Не было больше ни тепла, ни прохлады, не было света луны и предрассветной темноты. Целая вселенная потеряла объем, сузилась до площади соприкосновения их влажных от пота тел. Он больше не останавливался, он просто не мог. Он чувствовал, как крепко Билл держит его за предплечья, ногтями царапая тонкую кожу, чувствовал, как его горячее дыхание опаляет плечо, чувствовал, как он выгибается навстречу каждому толчку. Цветные пятна плясали перед глазами, покалывало кончики пальцев, но он не останавливался. Цель приближалась с каждым ударом сердца, заполняла собой весь мир, плясала на горизонте сознания, отбрасывала множественные тени, словно отражаясь в осколках призрачных зеркал. Кто чье отражение?

Билл протиснул руку между их тел и сжал свой член. Ему даже не пришлось двигать ладонью — простого прикосновения оказалось достаточно. Еще раз подавшись бедрами навстречу Леонарду, он приглушенно всхлипнул, и густая струя брызнула ему на грудь. И этот возглас стал для Леонарда точкой невозврата, финишной лентой. Вскрикнув в голос, он, что есть мочи, в последний раз толкнулся и кончил, всем своим весом рухнув Шатнеру на грудь.

***

— Ну и что нам теперь делать? — поинтересовался Леонард, затушив окурок о влажную от выступившей утренней росы траву и допив оставшийся на дне бутылки виски.

— Повторить, как только выдастся свободный вечерок? — ухмыльнулся Билл, завязывая шнурки.

— Вообще-то, я пытался узнать, как мы будем выбираться из этого богом забытого места, но твое предложение мне импонирует, — рассмеялся Леонард, усаживаясь на сложенные в стопку пледы и пытаясь оберткой от сыра протереть заляпанные грязью ботинки.

— И все? — во все глаза посмотрел на друга Шатнер. — Ты меня удивляешь. Я ожидал если не приступа паники, то хотя бы пятиминутки самобичевания.

— Билл, у тебя было когда-нибудь такое, что ты долго, очень долго хотел чего-то совершенно невозможного так сильно, что искренне считал, что если это все же случится, то весь твой мир перевернется и никогда уже не станет прежним? А потом, когда оно действительно случалось, ты вдруг понимал, что ничего на самом деле не изменилось, просто твоя жизнь стала чуть более правильной.

— И ты никогда больше уже не сможешь вернуться к прежней, которая шла через жопу в каждом своем аспекте, — краешком губ улыбнулся Билл, припоминая их недавний разговор в баре. Неужели это было всего несколько часов назад? — А что касается возвращения в город, то нам придется ловить тачку, Ленни, и искренне надеяться, что водителем не окажется кто-нибудь из наших поклонников.

-конец-

@темы: William Shatner, Star Trek, Leonard Nimoy, TOS, Шатним, Мои авторские фики, Слэш, Фанфики

---

хы

Содержание кота в России обходится в 2000 рублей в месяц. Если отказаться от кота, за 19 лет можно скопить на Приору. И остаться несчастным. (с)

@темы: ыыы...=d, познавательное, Кошки

---

Для медитации

via tumblr.

@темы: Гарри Поттер, Снейп на века, колдографии

---

ПЧ

 Йеннифэр_Миледи, добро пожаловать
А расскажите, пожалуйста, что вас ко мне привело? Я сама, вопреки обыкновению, не догадалась

@темы: добро пожаловать в мое сумасшествие

---

Мое с ФБ, пост #6, перевод "Призрак"

Название: Призрак
Переводчик:  ~Nagini~
Бета:  Velvetpurr
Оригинал: Ghost In The Machine by TGuess, разрешение получено
Ссылка на оригинал: Ghost In The Machine
Размер: макси, 25453 слов в оригинале
Канон: Star Trek TOS
Пейринг/Персонажи: Спок/Джеймс Кирк (основной),
Джеймс Кирк/женские персонажи, Спок/Зарабет
Категория: гет, слэш
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Неужели Джим Кирк и вправду такой дурак, что по уши влюбился в инопланетянина, который способен испытывать сексуальное возбуждение только раз в семь лет?
Иллюстрация: "Поражение" от  ladunya14
Примечание: Впервые эта история была опубликована в фэнзине «Dark Fire» #2 в 2007 году. В фике использована композиция Энрике Иглесиаса «Hero».
Предупреждение: Автор обращается с порядком эпизодов ТОС достаточно вольно, но это нужно для развития сюжета.
Размещение: только после деанона с разрешения автора

Абсолютно все думают, что он бабник. Некоторые даже в шутку предполагают, что буква «Т» в его имени — это сокращение от «трахальщик». Злые языки не раз называли его за глаза повесой или донжуаном и шутили, что «у него не женщина в каждом порту, а порт в каждой женщине».

Эта репутация пристала к капитану «Энтерпрайз» еще с тех времен, когда он был кадетом в Академии Звездного флота, вот только навешенные ярлыки были, мягко сказать, не точны: партнеров у него было не больше, чем у любого другого холостяка его возраста, и, если уж быть совсем откровенным, он даже экспериментировал с однополыми отношениями. Правда, Гэри Митчелл был его единственным партнером, и оба они вскоре пришли к пониманию, что гораздо лучше подходят друг другу в качестве друзей, нежели как любовники.

Кирк прекрасно понимал, откуда берутся все эти слухи. Если откинуть ложную скромность, он всегда был привлекателен, харизматичен и умел добиваться желаемого. А все, что он желал сейчас, — это трахаться.

— Ты не против, если я перемещусь в более комфортабельное место? Вроде твоего божественного рта? — ухмыльнулся Кирк, приближаясь к гигантской, занимающей большую часть комнаты кровати.

На нем не было ничего, кроме небрежно обмотанного вокруг бедер белого полотенца. Униформу он оставил в ванной, где только что принял душ, чтобы освежиться перед грядущим развлечением.

— С помощью столь изысканной лести ты сегодня многого добьешься, — отозвалась роскошная женщина и расслабленно откинулась на подушки. Приглушенный розоватый свет пристроенной в уголке лампы предоставлял достаточно возможностей, чтобы рассмотреть несомненные прелести раскинувшейся перед ним красотки, и он бесстыдно разглядывал ее наготу.

Он подцепил ее в местном ресторане. Они едва переглянулись друг с другом: его приглашающая улыбка — и она уже пересела за его столик. Коктейли плавно перешли в ужин, за ужином последовали крепкие напитки. С самого начала было ясно, что секс также включен в меню. Она соблазнила его, он соблазнил ее, и вечер закончился в ее квартире на окраине города.

И вот теперь она ждала его, с явным предвкушением разведя длинные ноги, позволяя ему беспрепятственно разглядывать свою цель. Она была из тех женщин, что ему так нравятся: светловолосая, хорошо сложенная и совершенно не заинтересованная в постоянных отношениях.

Нравились раньше, — мысленно поправил он себя и постарался задвинуть эту досадную мысль подальше. Сейчас не время заниматься самоедством: он был пьян и чертовски возбужден, и этим вечером ему наконец-то не придется долбиться в свой кулак, чтобы получить разрядку. Этим вечером он будет кататься по белоснежным простыням с живым человеком, который сможет помочь ему на время забыть, как он дошел до такой жизни.

Он игриво подергал за узел, стягивающий края полотенца, и медленно — очень медленно — снял его с бедер.

— Впечатляет, — практически промурлыкала женщина, устремив взгляд янтарных кошачьих глаз на его член. Она была гуманоидом, но совершенно очевидно, что население этой планеты было результатом эволюции какого-то из видов кошачьих.

— Рад, что ты одобряешь. — Бесстыдно улыбнувшись, Кирк бросил полотенце в одно из кресел. Мебель в комнате была старой и потрепанной — вся, кроме дорогой резной и обшитой сатином кровати: хозяйка определенно считала ее наиважнейшим предметом обстановки, и капитана это полностью устраивало. Он был несказанно рад хоть на одну ночь сменить узкую корабельную койку на что-то столь комфортабельное.

Мягкой походкой он приблизился к этому благословенному оазису, и влажные губы сомкнулись на головке его члена.

Закрыв глаза и наслаждаясь ощущениями, Кирк толкнулся вперед. Он всегда гордился тем, что может предложить его тело, и реакция не заставила себя ждать: мягкий язык пробежался по его стволу, оставляя за собой влажную дорожку. Каждое касание языка сопровождалось низкими стонами ласкающей его женщины, и эти звуки оказали на Кирка молниеносное воздействие: кровь устремилась к уже возбужденному члену, и вскоре он стал твердый как камень.

Она продолжала дразнить и провоцировать, и Кирк принялся покачивать бедрами вперед и назад, стараясь усилить контакт. Ее влажная от слюны ладонь поглаживала ствол слишком нежно, и с каждой минутой его терпение истощалось. Было приятно, но эта тягучая прелюдия начинала напрягать, а накопившаяся за долгое время сексуальная неудовлетворенность достигла критической точки. Тело нуждалось в физической разрядке, и хотелось только одного: как следует кого-нибудь трахнуть.

Перехватив инициативу, Кирк забрался на кровать, подмял женщину под себя и ногами раздвинул ее бедра пошире. Ладонями он стиснул ее лицо, грубо вцепившись пальцами в кудри.

— Ты чертовски сексуальна, я должен получить тебя немедленно, — прорычал он, надеясь, что она сообразит, чего он хочет на самом деле.

Она одобрительно застонала и обвила его пушистыми ногами.

— У вас все капитаны звездолетов так горячи, или только ты?

Вместо ответа он впился в ее губы поцелуем, решительно и резко врываясь языком в глубину ее рта, и она принялась посасывать его язык точно так же, как только что сосала член. Вцепившись пальцами в его поясницу, она изо всех сил вжалась в него, и это было тем разрешением, которого он ждал.

Стиснув ягодицы, он приподнял ее задницу повыше и толкнулся вперед. Она встретила его влажным теплом, доказывающим, что она более чем готова ко всему, что Кирк хотел от нее прямо сейчас.

Долгожданный оргазм зародился в кончиках пальцев — эти рецепторы ему никогда не удавалось разбудить при помощи мастурбации, и он в который раз подумал, насколько ничтожна по сравнению с живым человеком работа его собственной руки. Он выдохнул имя женщины, надеясь, что оно сотрет воспоминание, но внутренний голос продолжал упрямо шептать ему о том, почему он здесь, и этот голос казался таким же реальным, как звук его учащенного дыхания.

К бесконечному удовольствию женщины, он трахал ее всю ночь. Стремясь восполнить потерянное время, он брал ее во всех известных ему позициях — просто преступление упускать такие возможности.

Но когда он вошел в нее сзади, когда он уже готов был кончить в последний раз, перед глазами встал образ того, кого он действительно хотел в этот момент. Только не сейчас! — мысленно простонал он, но не смог стряхнуть с себя сводящее с ума видение. Открыв глаза, он уставился на извивающуюся под ним женскую спину.

Это было ошибкой. Внезапно он захотел оказаться как можно дальше отсюда — не в этой комнате, не в этой кровати, не в этом теле.

Потребовались невероятные усилия, чтобы вновь сфокусироваться на происходящем, но все равно, когда он наконец-то кончил, оргазм оказался далек от того, на что он надеялся — всего парочка слабых спазмов и несколько капель вместо пронзающего тело электричества и рева в ушах.

Разочарование тут же сменилось кипящим гневом. Слава богу, женщина была так сосредоточена на себе, что даже не заметила его провала и изменившегося настроения. Он скатился с нее и, улегшись рядом, принялся мысленно проклинать того, кого так любил.

***

Когда Кирк вернулся на борт «Энтерпрайз», то обнаружил, что Спок поджидает его в транспортерной.

Ничего удивительного, если учесть, что именно Спок настоял на том, чтобы капитан отправился в увольнительную и «принял участие в оздоровительном мероприятии», и поскольку Дега-3 была на весь квадрант знаменита своим пропагандирующим полную сексуальную свободу населением, было совершенно ясно, что Спок подразумевал под этими словами.

Удивительным было то, что Спок поприветствовал Кирка совсем не так, как тот ожидал.

Вместо того, чтобы почивать на лаврах и самодовольно оглядывать капитана, Спок был совершенно очевидно взволнован. Разумеется, совершенно очевидным это было только для Кирка, который давно развил в себе способность замечать малейшие признаки напряжения, которые редко, но все же проскальзывали в поведении вулканца.

Некоторое время они оба молчали. Наконец Спок шагнул вперед и сообщил формальным тоном:

— Все члены команды поднялись на борт, сэр. Согласно вашему приказу, мы покинем орбиту ровно в двадцать два часа по корабельному времени.

Да уж, Кирк ждал определенно не этого.

— В мою каюту, — хмуро сказал он. Слова прозвучали, как прямой приказ, а не приглашение — именно так, как он хотел. Кирк вышел из транспортерной, Спок покорно отправился за ним следом. Они шли по коридорам корабля, гнетущая тишина окутывала их подобно удушающему кокону, и продолжалось это до тех пор, пока из-за очередного угла не вывернул Маккой. Доктор явно был в великолепном настроении: заметив друзей, он улыбнулся во весь рот и довольно потер руки.

— Джим! Должен сказать, эта увольнительная была чем-то особенным! Я никогда не встречал более дружелюбного и гостеприимного народа. Они из кожи вон готовы лезть, только бы доставить удовольствие своим гостям.

Спок вопросительно приподнял брови, но оставил замечания при себе.

— Рад, что ты доволен, Боунз.

— Еще бы. Безмерно. А ты? Как провел свои два счастливых дня?

— Насыщенно, — беспечно и абсолютно неопределенно отозвался Кирк.

Озадаченно нахмурившись, Маккой смерил их обоих взглядом проницательных голубых глаз.

— Понятно. Надо сказать, я сначала думал, что ты откажешься спускаться. Если бы Спок не выносил тебе мозг до тех пор, пока ты не согласился, мне бы самому пришлось воспользоваться врачебными полномочиями и отправить тебя отдыхать по медицинским показаниям. После трех месяцев изнурительной работы ты действительно нуждался в этой увольнительной.

Кирк промолчал, и через пару секунд Маккой сообразил, что тот и не собирался отвечать.

Неожиданно для всех Спок решил разрядить обстановку.

— Вулканцы не выносят мозг, доктор. Они предлагают рассмотреть возможности, исходя из...

— Мы можем обсудить это попозже? — прервал его Кирк. Если судить по выражению лица Маккоя, вышло резковато. Смягчившись, он добавил: — Прости, Боунз, но нам со Споком действительно нужно поговорить. Увольнительная уже позади, а дела не ждут.

Маккой снова внимательно изучил лица друзей и нахмурился еще сильнее.

— Ладно. Мне и самому есть чем заняться, капитан, — доктор умышленно обратился к Кирку по званию, чтобы подчеркнуть свое недовольство. Он уже развернулся, чтобы продолжить свой путь, но Кирк его остановил. — Как насчет того, чтобы собраться попозже за рюмочкой-другой?

Боунз замер и оглянулся через плечо.

— Бренди или бурбон?

— Почему бы не бренди, а потом бурбон?

Доктор неохотно улыбнулся.

— Действительно, увольнительная уже позади, и жизнь входит в привычное русло. Тогда мне, пожалуй, стоит подготовить пару доз детоксиканта, — не проронив более ни звука, он быстро пошел прочь по коридору.

На этом разрядка гнетущей тишины была окончена. Кирк и Спок пошли в сторону каюты капитана, не говоря друг другу ни слова.

***

Когда они вошли внутрь, Кирк почувствовал себя куда более уверенно. Подойдя к своему рабочему столу, он открыл шкафчик и достал два крохотных бокала. Наполнив их скотчем, он наконец решился поднять глаза.

— Выкладывай, Спок.

— Полагаю, ты имеешь в виду не корабельные дела?

— Ты прекрасно меня понял, — Кирк взял бокалы и обошел стол по кругу. — Учитывая то, что ты сам настоял на отправке меня в увольнительную, твой прием был не слишком любезным, — он вручил один бокал Споку, но тот только посмотрел на него задумчиво и, не притронувшись к напитку, поставил на стол.

Кирк пожал плечами. Отхлебнув солидный глоток из своего бокала, он подошел к Споку, схватил его за затылок, притянул к себе и грубо поцеловал. Потом отпустил его, сделал шаг назад и вгляделся в блестящие темные глаза, в которых застыла не скрываемая больше печаль.

— Я знаю, что тебе известно о том, что у меня недавно был секс. И он был неплох, — произнес Кирк. — Но ты ведь сам этого хотел, не так ли, Спок?

— Ты ведешь себя совершенно бесчувственно. Почему?

Наверное, Кирку стоило устыдиться своего бестактного поведения, но вместо этого он почувствовал, как усиливается его обида, как растет негодование. Вернувшись к столу, он схватил бутылку и подлил в бокал скотча.

Неожиданно он что есть сил треснул кулаком по столу: бокал опасно покачнулся, и несколько капель янтарной жидкости выплеснулось на стол. По каюте тут же поплыл резкий запах алкоголя.

— Черт бы все это подрал! — прорычал Кирк, выплескивая наружу свою злость. Рухнув на стул, он тяжело вздохнул.

— Джим, прошу тебя. Мы оба отдавали себе отчет в том, что поначалу будет непросто. Но если не сдаваться, то со временем станет легче. Я не вижу другой логичной альтернативы.

— Ну-ну. Ты именно поэтому бы так «рад», когда я вернулся на корабль?

— Ты неверно истолковал мою реакцию. Я был... обеспокоен.

— Чем?

Спок шагнул вперед и замер, заложив руки за спину.

— Незадолго до твоего возвращения, я почувствовал твою злость. На меня. Это длилось не больше секунды, но ощущения были невероятно сильны.

Кирк вспомнил свои мысленные проклятья.

— Ты прочел мои мысли? Не прикасаясь?

— Нет. Без мелдинга это невозможно. Однако вполне вероятно, что это неоформленное ощущение появилось из-за глубокой телепатической связи, что сформировалась между нами.

— А еще какие ощущения ты уловил? — голос Кирка наполнился дурным предчувствием.

Спок помолчал пару секунд и наконец ответил:

— Что твоя деятельность принесла тебе... удовлетворение.

— Удовлетворение? Пожалуй. Куда больше удовлетворения по сравнению с мастурбацией. Ведь именно этим мне приходится заниматься каждую ночь, когда я думаю о том, чего не могу получить. — Кирк тут же пожалел о неосторожных словах, но сказанного было уже не вернуть.

На мгновение самоконтроль Спока дал трещину, и он посмотрел на Кирка так, словно тот дал ему пощечину. А потом маска каменного спокойствия заняла свое привычное место.

— Прости, Спок. Я не хотел обидеть тебя. Ты же знаешь это, правда?

Кирк смотрел, как вулканец — представитель никогда и никем не покоренного народа — обошел вокруг стола и опустился перед ним на колени. В его плавных движениях была невинность и сила, недоступная ни одному человеку.

— Я это знаю. А еще знаю, что принадлежу тебе, — сказал Спок, утыкаясь лбом в колени Кирка. — Делай со мной что хочешь.

Поколебавшись мгновение, Кирк положил ладонь на блестящую черную макушку и вплел пальцы в густые волосы, наслаждаясь их мягкостью и в который раз поражаясь тому, что он имеет право прикасаться к Споку вот так. В какой-то момент он поймал себя на том, что и впрямь обдумывает предложение вулканца. За прошедшие полгода тот предлагал это далеко не в первый раз, и искушение было сильным... очень сильным. Более слабый человек, наверное, уже сдался бы, но Кирк не был слабым.

— Нет, мы уже это проходили. Я не собираюсь превращать тебя в мученика.

Спок поднял голову и посмотрел Кирку в глаза.

— Я никогда не признался бы в своих чувствах, если бы знал, что причиню тебе столько боли. Прости меня.

— Если я все верно припоминаю, то я признался первым. И ни на секунду об этом не пожалел. Если мне придется ждать семь лет — значит, такова цена, и я ее уплачу.

— Пять лет и семь месяцев, — поправил Спок. — Если цикл не будет ничем нарушен.

— Ты уже не раз объяснял мне про пон фарр, но мне правда трудно до конца все это понять.

Спок переместил вес на пятки.

— Труднее с этим жить, поверь мне.

Точнее и не скажешь. Они оба надолго погрузились в собственные мысли.

— Ты точно уверен, что Вулканская академия наук не может разработать какой-нибудь искусственный гормон, который позволит тебе испытывать возбуждение?

Спок поднялся на ноги и замер рядом.

— Вулканские ученые никогда не занимались этим вопросом и никогда не станут. Я уже объяснял тебе, что мой народ удовлетворен естественными биологическими ритмами наших организмов — это позволяет использовать практически неограниченное количество времени для развития логики. Наша физиология дала нам неизмеримое преимущество перед другими видами, которые вынуждены тратить немыслимое количество энергии на удовлетворение сексуальных потребностей. Эта разница позволила нам продвинуться на поприще науки, в основах телепатического взаимодействия и в других важных областях деятельности. Академики посчитают нелогичным вмешиваться в сами основы нашей биологии, поскольку именно это делает нас совершенными.

— Разумеется, ты прав. Я веду себя эгоистично. Ты не просишь меня изменить себе и определенно заслуживаешь того же уважения от меня.

— Так и есть. Я никогда бы не изменил ничего в тебе. Ты чувственное создание, ты сейчас в полном расцвете сил и нуждаешься в регулярном сексуальном взаимодействии. Лишить тебя этого — идти против физиологии и психологии твоего вида. Поскольку я не могу удовлетворить твои потребности, этим должны заниматься другие — до тех пор, пока я не буду готов дать то, что тебе необходимо. Это не поставит под угрозу наши отношения, и если позволить всему развиваться своим ходом, со временем мы адаптируемся. Я не прошу тебя о физической верности — только об эмоциональной. Это и только это имеет для меня значение. Если ты будешь выбирать себе сексуальных партнеров из тех, кто не заинтересован в длительных отношениях, то проблем не возникнет. Разве ты не видишь логики в том, что я предлагаю?

Кирк тоже поднялся на ноги и сжал ладони Спока в своих. Он вздохнул — глубоко и тяжело, словно сдаваясь.

— Я устал об этом спорить. Я не в восторге от перспективы трахаться с кем попало, но если это успокоит тебя, то я буду делать все, что ты считаешь нужным. Я и не думал отрицать, что сегодня получил удовольствие: разумеется, после года без нормального секса мне просто необходимо было выпустить пар. Но несмотря на все, что ты сказал, я не перестаю думать о том, что мои интрижки все равно приведут нас к ревности или еще чему похуже...

Спок притянул Кирка к себе.

— Ты не должен об этом беспокоиться. Вулканцы не способны испытывать ревность.

— В самом деле? — поддразнил его Кирк, прижимаясь всем телом и губами отыскивая кончик острого уха. — А что насчет любви? Разве вулканцы не утверждают, что и на эту эмоцию они не способны?

— Джим, — выдохнул Спок. — Ты правда хочешь обсудить это прямо сейчас?

Кирк покачал головой.

— Нет. Я лучше поцелую тебя как положено, а то в прошлый раз вышло несколько грубо. Мне не стоило так тебя хватать.

— Полагаю, верным ответом будет «можете приступать, капитан», — как ни в чем не бывало отозвался Спок, а потом наклонился и поцеловал призывно приоткрывшиеся губы.

***

Прошло три месяца, двенадцать дней и четырнадцать часов до того момента, когда Кирк предпринял попытку соблазнить еще одну женщину.

Спок мог бы подсчитать время с точностью до минуты и даже до секунды, но решил, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, это будет слишком похоже на навязчивое состояние.

Его не было рядом, когда это случилось: когда Кирк сжал Ленор Каридиан в своих объятиях и поцеловал ее. Его не было рядом, когда он ласкал ее грудь. Его не было рядом, когда они предавались прелюбодеянию в каюте Кирка.

Его не было рядом физически, но он ощущал каждый всплеск желания Кирка, как будто невидимым призраком был вместе с ними в постели.

Он находился за своей станцией на мостике, пытался раздобыть все возможные данные о Кодосе Палаче, а также всю имеющуюся информацию о смерти Томаса Лейтона. В последние дни Кирк был просто одержим известным актером Антоном Каридианом и хотел всем доказать, что Антон является Кодосом и что именно он убил его друга. Когда Лейтон умер, единственными оставшимися в живых свидетелями преступлений Кодоса на Тарсусе IV стали Кирк и Кевин Райли.

Наплевав на приказы, Кирк все устроил так, что «Энтерпрайз» доставлял сейчас труппу Каридиана к месту их следующего представления. Спок напомнил капитану о том, что колония Бенеция находится в восьми световых годах от их нынешнего курса, но Кирк только рявкнул:

— Когда мне нужно будет освежить память, я вас спрошу. А пока выполняйте мой приказ.

Так Спок и сделал — как всегда — несмотря на то, что имел серьезнейшие возражения. Убедительных доказательств того, что Антон и есть Кодос, не было, но Кирк не сдавался и продолжал вести себя, как сумасшедший.

Было ясно, что Кирк готов использовать любую возможность, чтобы добиться правды, включая попытки выбить из Ленор хоть какую-то информацию, используя свое бесспорное обаяние. Спок наблюдал за ними и думал, что у Ленор обаяния не меньше. Он неожиданно поймал себя на том, что его непростительно сильно беспокоит флирт Кирка с мисс Каридиан, но все же сомневался, что интерес Кирка выходит за рамки профессионального. В свои девятнадцать для Кирка она была слишком простодушной и самовлюбленной: ребенок, играющий роль взрослой женщины.

И вдруг, без всякого предупреждения, он ощутил острое сексуальное возбуждение: не свое, разумеется, а чье-то чужое. Он оторвал взгляд от сканера и огляделся в поисках источника, но очень быстро сообразил, что в пределах видимости его не обнаружит.

Источником был Кирк. Он был где-то на корабле, с кем-то, кто его возбуждал и стимулировал.

Ощущение стало сильнее, оно пульсировало в сознании Спока все отчетливее, и в какой-то момент он вдруг уловил аромат... цветов. Пахло земными розами... бенецианской сиренью... и лилиями с Зелатар Бог.

Он снова огляделся, не желая верить, что источника этого аромата на самом деле на мостике нет. Было нелогично предполагать, что его нос способен уловить запах, которого не существует, но логично или нет — он совершенно точно его ощущал.

В конце концов Спок узнал запах: эти растения находились в теплице на палубе В, и Кирк, очевидно, был сейчас именно там. Он вновь склонился над консолью и приказал компьютеру определить местоположение капитана.

Да, Кирк был в оранжерее... и он был там не один.

Сев на место, Спок бездумно смотрел перед собой, не в силах сосредоточиться на показателях сканера. Он никак не мог понять, как это возможно, что без инициации телепатического контакта он может ощущать запах, который чувствует Кирк? Несмотря на то, что временами он действительно был способен улавливать мощные эмоциональные потоки (как тогда, когда погиб «Интрепид», он почувствовал гибель четырехсот находящихся на борту вулканцев), но сейчас был первый раз, когда в процесс оказался вовлечен один из его пяти органов чувств.

Это было необычно.

Но еще необычнее было то, что произошло потом. До его слуха донесся тихий журчащий звук. Он проверил показатели приборов, но ни один канал связи не был открыт. Проведя серию тестов, он убедился, что причина не в неполадках компьютера. Звук, как и запах, в реальности не существовал — их источники были внутри его головы.

Вода? Да, это шум стекающей по камням воды... Фонтан в оранжерее.

Он внимательно прислушался: сквозь шум воды он сумел различить стук шагов... а потом тихий женский смех.

— Мистер Спок?

Он немедленно выпрямился: если бы не его безупречный самоконтроль, он точно свалился бы со стула. Он обернулся и встретился взглядом с совершенно ошарашенным Хикару Сулу. Похоже, Спок настолько увлекся анализом раздающихся в его сознании звуков, что не слышал, как рулевой задал ему какой-то вопрос. Он сосредоточился.

— Да, мистер Сулу?

— Простите, что отвлекаю, сэр, но я просил разрешения сделать короткий перерыв.

— Разрешаю.

Спок едва заметил, как сменщик занял место рулевого, когда Сулу покинул мостик.

Природное любопытство требовало более детального изучения его новой способности, а для этого ему было необходимо уединение. На хронометр смотреть не было смысла: он и так знал, что смена почти закончилась. Мысленно он принялся отсчитывать оставшиеся секунды, каждая из которых казалась тягучей, словно мед. Спока захватило нетерпение.

За четыре целых две десятых минуты до официального окончания смены коммандер совершил невероятное: он оставил Чехова за старшего и покинул мостик.

***

— Я думал, вулканцы не способны испытывать ревность, — Кирк почувствовал, как на левой щеке дернулся мускул. Его нервное возбуждение совершенно не согласовывалось с безразличием в голосе.

Правая бровь Спока резко приподнялась и замерла в таком положении на пару секунд.

— Это не ревность. Я всего лишь пересказал последовательность событий, завершившихся смертью Кодоса от руки его дочери.

— Того события, о котором мы говорим, в отчетах нет, и тебе это известно. Так почему ты считаешь необходимым упомянуть об этом в процессе обсуждения корабельных дел?

Спок помолчал, осторожно подбирая слова, и его неуверенность заставила Кирка занервничать.

— Я считал, что это важно, но раз нет, то впредь я воздержусь от подобных речей.

— И в чем заключается важность? — Кирк поднялся со стула и обошел свой рабочий стол по кругу. — Это был просто секс — ничего более, и ничего нового о Кодосе я в процессе не узнал.

Спок не ответил, и Кирк добавил:

— Что тебя беспокоит на самом деле? Несколько дней назад я сказал тебе о том, что переспал с Ленор, и ты ответил... цитирую: «Я доволен, что ты достиг сексуального удовлетворения. Прочие детали не требуются». В то время я решил, что ты просто не желаешь знать подробностей, но теперь уверен, что дело в чем-то ином.

Спок отвернулся в сторону спальной зоны и уставился на койку Кирка. Его лицо тонуло в тени, закрытое и нечитаемое.

— Ты снова подслушивал мои чувства? — надавил на него Кирк. — Я думал, что ты можешь их блокировать. Ты сам сказал, что в следующий раз будешь к этому готов.

— Я сказал, что попытаюсь их блокировать. Я не сказал, что попытка будет успешной. Ощущения становятся сильнее, теперь они более яркие и более личные.

Кирк в два шага преодолел разделявшее их расстояние. Обхватив ладонью плечо Спока, он развернул его лицом к себе.

— Что это значит?

Глаза Спока потемнели, брови почти сошлись на переносице. Когда он заговорил, в его голосе одновременно прозвучали восхищение и ужас.

— Я испытал новые ощущения, теперь это больше, чем просто возможность фиксировать всплески твоих эмоций.

— Объясни.

— Прошу, пойми. Я не подслушивал умышленно. Когда я испытал эти уникальные ощущения, то был вынужден длительное время анализировать данный феномен, чтобы попытаться понять, как и почему это происходит.

— Какие еще уникальные ощущения? — Кирк разжал ладонь, но не сдвинулся с места ни на дюйм.

— Обонятельные и слуховые.

— Запах и звук? Ты хочешь сказать...

— Утвердительно. На расстоянии двух палуб я мог слышать то, что слышал ты, чувствовать те же запахи, — Спок покачал головой так, словно и сам себе не верил. — Такое не должно быть возможным без реального телепатического контакта.

Это признание напугало Кирка — как с личной, так и с профессиональной точки зрения. Право на неприкосновенность частной жизни имело для него первостепенное значение не только как для человека, но и как для капитана Звездного флота. Если у Спока появилась способность слышать то, что слышит Кирк, то сверхсекретные каналы связи со штабом были с этого момента в опасности. Разумеется, он доверял Споку на все сто, но среди прочих из штаба приходили сообщения, которые Кирк не мог передать никому, даже своему старшему помощнику.

Последствия для него как для личности были еще более неприятными. Кирк вспомнил, как он говорил с Ленор в постели, вспомнил, какие слова под властью страсти срывались с его губ. Он точно не хотел бы, чтобы Спок это когда-нибудь услышал.

— Ты уверен, что уловил именно мои ощущения?

— Абсолютно.

— Докажи.

— В оранжерее ты делился своими впечатлениями об исполнении Каридианом роли Макбета, в частности, комментировал его владение языком Шекспира. Мисс Каридиан ответила, что его фирменным знаком является голос, и я думаю, именно из-за этого ее замечания тебе пришло в голову попросить Антона прочитать декларацию Кодоса, чтобы компьютер мог сравнить их голоса.

— А вдруг все дело в неполадке какого-то канала связи, и ты просто слышал наш разговор?

— Не было неполадки, — взволнованно отозвался Спок. — Я проверил все цепи согласно стандартной процедуре.

— Да, разумеется. Есть еще доказательства?

Спок заколебался, но все же решился ответить. Теперь его голос звучал так, словно он зачитывает сложный технический мануал.

— У мисс Каридиан родимое пятно на левой груди. Ты говорил об этом в тот момент, когда...

— Спасибо, достаточно, — оборвал его Кирк. Он медленно подошел к стулу, обессилено на него опустился и потер ладонью подбородок. В голове царил полнейший хаос, и он никак не мог решить, что теперь делать.

Напряженную тишину нарушил Спок:

— С твоего разрешения я свяжусь с одним ученым из ШиКара. Его команда занимается изучением вулканских телепатических способностей: всеми их проявлениями, ограничениями и возможностями. Предположительно, он может предоставить информацию о том, что происходит между нами.

Кирк кивнул.

— Мне нужно время, чтобы все обдумать, и я хочу... побыть один.

Спок направился к двери, но через пару шагов замер. Когда он обернулся, в его глазах была тьма, которой минуту назад Кирк в них не видел.

— Я хорошо понимаю, к каким последствиям для тебя как для человека и профессионала приведет моя неспособность заблокировать свои нестандартные способности. Если вопрос не будет решен, то я оставлю службу. Вероятнее всего, если контакт между нами будет прерван, то...

— Не сейчас, Спок. Позже.

— Разумеется. Если понадоблюсь, то я в своей каюте.

Словно окаменевший, Кирк сидел на стуле и провожал взглядом Спока: спина выпрямлена, и голубая ткань униформы туго натянута на острых лопатках. Но стоило только дверям закрыться за страшим помощником, Кирк подскочил с места и принялся бродить по каюте. Он размышлял о сложившейся ситуации не меньше часа. Казалось, проблемам, порожденным их вулкано-человеческим союзом, не будет ни конца ни края, и ему было до ужаса любопытно, испытывают ли такие же трудности Аманда и Сарек.

Неужели Сарек тоже невольно вторгается в ее разум? Неужели тоже может подслушивать ее разговоры с другими? И если так, то как она это выносит? Или это все же уникальный, никогда не случавшийся сбой, связанный с гибридной физиологией Спока? Может, все дело в его человеческих эмоциях? В том, что он вынудил Кирка находить любовниц на стороне, и испытываемое Кирком сексуальное возбуждение вызывает в Споке неосознанную ревность, навязчивую потребность любыми путями стать кем-то вроде призрака в его постели?

И что, если этого призрака не удастся изгнать?

Он пытался рассмотреть проблему со всех возможных сторон, но только заработал мигрень. Потирая висок, он нажал на кнопку интеркома.

— Это Кирк. Зайди ко мне, когда закончится твоя смена. Нам нужно поговорить.

***

— Это продолжается уже целый год? — Маккой от души хватанул бренди, чтобы скрыть свое изумление.

Кирк и Спок отлично заметали следы. Они оба слишком дорожили своей личной жизнью, чтобы позволить кому-то, даже Маккою, узнать о связавших их отношениях. Если задуматься, то догадаться, наверное, все-таки было можно, но очевидным это, разумеется, не было. Только на прошлой неделе Маккой в лазарете наезжал на Спока по поводу Ленор.

— А тебе не приходило в голову, что эта девушка банально нравится Джиму? — проворчал тогда он.

— Приходило. Я отмел эту версию, — тут же ответил Спок.

Теперь многое стало понятным.

А еще он вспомнил, как напряжен и обеспокоен был Спок, когда подумал, что Кирк намеренно рискует своей жизнью — куда сильнее, чем раньше реагировал на грозящую капитану опасность. Вспомнил, как он говорил в то время: резко, нетерпеливо, почти грубо. Черт, да в тот день в лазарете спокойный, безэмоциональный и всегда собранный старший помощник едва не наорал на него, требуя, чтобы Маккой пошел с ним в каюту Кирка «немедленно», и ему было глубоко наплевать, что доктор еще даже не закончил составлять отчет. А Джим? Маккой вспомнил загадочное молчание и странноватое выражение лица капитана, когда он спросил: «Она ведь вам правда нравилась?»

Маккой никак не мог понять, то ли его раздражает, что его столько времени держали в неведении, то ли он рад наконец-то узнать правду, но в одном он был уверен на сто процентов: ему теперь придется составлять абсолютно новый репертуар острот. Подкалывать Кирка по поводу его бесконечных романов теперь не имело смысла, а ни одной удачной шутки о геях ему в голову вот так сходу не приходило. Он сделал еще один глоток бренди и посмотрел на Кирка, который бездумно обводил пальцем ножку своего бокала.

— Отношения — да, — наконец ответил Кирк, — но его вторжение в мои мысли началось четыре месяца назад, а улавливание ощущений только на прошлой неделе.

— Я ни черта не понимаю в этой эзотерической чепухе, — нахмурившись, проворчал доктор. — В моем компьютере ничего об этом нет, а если я спрошу, то Спок скажет, что это «глубоко личная вещь» и потому редко практикуется с индивидуумами, не являющимися вулканцами. Я помню, что чувствовал тогда, во время инцидента с мелкотианцами, так что отлично понимаю, какой неприятной штукой может оказаться для землян телепатия. Должен сказать, от мысли, что кто-то считывает мои эмоции без моего ведома, у меня мурашки по коже.

— Это не тот ответ, на который я рассчитывал, доктор, — рявкнул Кирк. — Если решение не будет найдено, Спок покинет корабль. И даже этого может оказаться недостаточно. Он может слышать то, что я слышу, чувствовать, что я чувствую, за две палубы от меня, так откуда известно, что большее расстояние поможет?

— Так тебе и надо. Нечего было влюбляться в вулканца, — усмехнулся Маккой, пытаясь разрядить обстановку.

Губы Кирка дрогнули от раздражения, но он все же улыбнулся.

— Да. Но все же твое коронное «так я и знал» — отвратительный способ поздравить друга.

— На самом деле я удивлен, что вам понадобилось так много времени, чтобы сойтись. С самого начала было ясно, что у вас со Споком совершенно особенная дружба, и эта дружба только углубилась после фиаско с Т'Прин, — Маккой отсалютовал бокалом и широко улыбнулся. — Поздравляю жениха... и жениха!

Кирк взмахнул в ответ своим бокалом. Какое-то время они молча пили, наслаждаясь пряным ароматом хорошего бренди.

— Вы вообще собираетесь сделать все официально? — поинтересовался наконец Маккой. — Какая-нибудь церемония или что-то в этом духе?

— Да, но произойдет это не раньше, чем через пять лет, — Кирк отвел глаза и принялся пристально изучать зажатый в ладони бокал. Шестое чувство подсказывало Маккою, что в конце предложение подразумевалось невысказанное «но»...

— В чем дело, Джим?

— Да ничего... такого, — ответил Кирк, но по тону его голоса было понятно, что сам он так не считает.

— Может, я всего лишь старый сельский доктор, но даже мне ясно, что все не так просто.

— Наш разговор конфиденциален?

— Я не слышал ни единого слова.

Кирк отпил бренди и задумчиво посмотрел на доктора.

— До церемонии бракосочетания, я... в сухом доке.

Маккою понадобилась пара секунд, чтобы осмыслить аллегорию.

— Ты хочешь сказать, что вы со Споком не можете... ну, ты меня понял.

Кирк покачал головой, его красивое лицо помрачнело.

— Не можем. То есть, я могу, а Спок нет. Он, за неимением лучшего слова, импотент — до тех пор, пока во время пон фарра не начнутся гормональные перестройки. Так что мы ждем до тех пор.

— Все чудесатее и чудесатее, — пробормотал Маккой. — Джим, ты вообще понимаешь, во что влез? Семь лет целибата, а потом что? Пара недель дикого секса — и еще семь лет воздержания?

— Не обязательно. У нас с ним соглашение.

Маккой задрал бровь, пародируя Спока.

— В самом деле?

— Мы остаемся верны друг другу эмоционально, но я... хожу на сторону, и Споку об этом известно. В этом нет ничего сверхъестественного, на самом деле. Как-то я знал супружескую пару, в которой муж был неизлечимым импотентом, и у них был договор, что жене позволяется заводить любовников. И если романы не затягивались и не выходили за рамки чистого секса, то такое положение вещей их обоих устраивало.

Покачивая напиток в бокале, Маккой поинтересовался с притворной невинностью:

— И один из них был вулканцем?

— Ладно, это не самый простой путь. Но отношения не бывают простыми. Раньше я интересовался только женщинами, но Спок наполнил мою душу чем-то, что оказалось намного важнее секса. Я только сейчас понял, что чувства не бывают гетеро- или гомосексуальными, потому что дело не в половых органах, дело в любви между двумя существами, которые вполне могут оказаться одного пола.

— Но, Джим, — Маккой отставил бокал и наклонился вперед, — что, если придет время, и окажется, что секс с ним не настолько... хорош? Что, если ты прождешь все эти годы, а потом поймешь, что в постели вы, ну, несовместимы? Ты видел, какой он во время пон фарра, видел его темперамент, его навязчивые состояния, его агрессию. Давай посмотрим правде в глаза: эта его лихорадка крови куда больше напоминает половую охоту животных, нежели занятие любовью. Совокупление с вулканцем во время пон фарра может оказаться для человека по-настоящему опасным.

Кирк отмел эту мысль в то же мгновение.

— Такие слова я ожидал бы услышать от незнакомца, но не от тебя, Боунз. Люди могут прожить целую жизнь, так и не поняв, что в правильное время и с правильным человеком они способны на все. Да и потом, я сомневаюсь, что Аманда оставалась бы все эти годы рядом с Сареком, если бы в их отношениях было место описанной тобой жестокости. Я уверен, что Спок будет великолепным любовником.

— Ты не говорил с ним об этом, ведь так? Что на самом деле происходит с вулканцами в этот период? Сомневаюсь, что они в это время плетут венки из незабудок и рисуют сердечки на песке.

Сарказм друга заставил Кирка нахмуриться, но он решил не обращать внимания.

— Мы это обсуждали. Не детально, конечно, но Спок заверил меня, что нам обоим будет хорошо.

— И что это означает? Чем вулканцы измеряют удовольствие? И даже если для них оно значит то же, что и для людей, стоит ли оно такого ожидания? — Маккой покачал головой. — Семь лет — слишком долгий срок. Это приблизительно... две с половиной тысячи ночей, в течение которых ты будет таращиться в потолок, слушая оглушительный вулканский храп. Звучит романтично, ничего не скажешь.

— Черт побери, что ты хочешь от меня услышать? Если я и сделал глупость, выбрав себе в партнеры того, кто испытывает сексуальное возбуждение раз в семь лет, то это самая прекрасная глупость, которую я совершал в жизни.

Проблемный равнодушный к половой жизни вулканец и сексуально озабоченный по уши влюбленный человек. Самый странный союз, который только мог бы вообразить себе Маккой. Он снова поднял бокал и как раз собирался приступить к изложению своих опасений, как Кирк вновь заговорил:

— Давай вернемся к нашей проблеме. Всем известно, что Спок — контактный телепат, но даже он сам никогда не предполагал, что его телепатия может оказаться столь сильной. Он обеспокоен этим так же, как и я, поэтому собирается связаться с вулканскими специалистами. Быть может, они смогут нам помочь разобраться во всем этом бардаке.

— А если нет?

— Я тебе когда-нибудь говорил, что ты просто глоток свежего воздуха?

— Пару раз. А также упоминал отверстие, из которого дует этот воздух.

Кирк согласно усмехнулся. Еще ничего не потеряно.

Продолжение в комментариях

@темы: Spirk, Star Trek, TOS, Spock is love, мои переводы (а руки чесались...), Слэш, Фанфики, Kirk, McCoy

---

Офигеть!

Только что пришла на е-мэйл просьба перевести Педагогическую поэму на немецкий.
Разрешила, конечно. Попросила ссылку на выкладки. Но в шоке

@темы: Гарри Поттер, приятно, черт возьми!, Снарри, Мои авторские фики, Фанфики, Ааа!!!

---

По просьбам читателей

и просто потому что самой приятно люблю их
Мои кошки и кот:

все кликабельно
Кристина (3,5 года):

Шарлин (1,5 года):

Хантер (3,5 месяца):

@темы: из жизни пресмыкающихся, фото, Кошки

---

У кого как, а у нас уже:

вырезали Джека, посадили Шарлин рядом - самое оно Радуемся

@темы: из жизни пресмыкающихся, фото, пятниццо, Кошки, Развлечения

---

Мое с ФБ, пост #5, перевод "Отклонение от нормы"

Название: Отклонение от нормы
Переводчик:  ~Nagini~
Бета:  Velvetpurr
Оригинал: Pattern Deviations by Werewolvesarereal, разрешение получено
Ссылка на оригинал: Pattern Deviations
Размер: миди, 4888 слов в оригинале
Канон: TOS
Пейринг/Персонажи: Джеймс Кирк/Спок
Категория: преслэш
Жанр: психология, романс, hurt/comfort
Рейтинг: G
Краткое содержание: Мелдинг — это самый интимный из возможных видов связи: познать кого-то целиком и полностью, открыться в ответ. Как правило, слияние сознаний приводит к увеличению взаимопонимания. Спок мечтает об этом, однако все, с кем он когда-либо объединял разумы, теперь испытывают к нему отвращение... Так происходит до тех пор, пока он не встречает Джеймса Кирка.
Примечание: текст содержит иллюстрацию  MelamoryBlack

I. Сарек

Телепатия — опасная практика.

Пси-нулевые виды, вроде людей, относятся к этому дару несерьезно и в то же время побаиваются. Телепатию то почитают, то демонизируют, то считают сексуальной, то подвергают остракизму и гонениям. Леди Аманда не раз говорила сыну, что люди боятся того, чего не понимают, но столь широкий спектр реакций на одно простое явление похож скорее на сумасшествие, нежели на деяния наделенных разумом существ.

Но, как и следовало ожидать, пси-нулевые виды имеют о телепатии абсолютно ложное представление. В ней нет ничего мистического или величественного, и никто не рождается могучим телепатом — как и любой другой, этот навык требует длительных тренировок. Умелый телепат — это талантливый хирург, неопытный же способен оставить за собой чудовищные шрамы.

Именно поэтому первый урок жизненно важен. Первый урок сам по себе является практическим примером и прямой передачей информации. Первый урок — это первый мелдинг.

Юные разумы нестабильны, поэтому детям проще всего соединяться сознаниями с близкими родственниками — с теми, с кем уже имеются семейные связи. По традиции отцы обучают своих сыновей, а матери — дочерей.

Спок ча'Сарек решительно настроен не отличаться от других хотя бы в этом аспекте. Подрагивая от вечерней прохлады, он сидит в саду их родового поместья и ожидает, когда к нему присоединится Сарек. В темном небе над ним ярко сияет Т'Кут, и это тоже является неотъемлемой частью традиционного ритуала.

Устроившись на коленях на прохладном песке, он терпеливо ждет еще несколько минут, и наконец появляется Сарек — его длинная роба бесшумно колышется на ветру.

«Подкрадываться некультурно», — сказала бы Аманда. Но Аманды здесь нет, ей на ритуал смотреть не положено.

Слова не нужны. Сарек протягивает руку, и Спок подставляет лицо.

Конечно же, он слышал о мелдинге, он старательно изучал его теоретические основы и знает, что процесс предполагает абсолютное единение. Полное ментальное слияние партнеров. Все барьеры должны рухнуть, не должно остаться секретов — по крайней мере, в этом, тренировочном, мелдинге. Быть может, позже Спок научится скрывать отдельные мысли, но сегодня он весь будет у Сарека как на ладони. Говорят, что это чувство сближает, освобождает. Традиционно первый мелдинг укрепляет семьи.

На деле все происходит просто ужасно.

Его ментальные барьеры раздвигаются, рушатся под ледяным, хирургически-точным прикосновением Сарека. Отец входит в его разум, и его тут же затягивает вглубь, словно крупную птицу в зыбучие пески или болотную жижу.

Они падают вместе, сплетясь в одно целое и потеряв ориентир. Споку кажется, что Сарек не выберется, но он ничего не может сделать, он только ученик и не имеет права вести мастера, так что он, не говоря ни слова, беспомощно наблюдает за тем, как Сарек тонет.

Но Сарек справляется. Превозмогая боль, он выбирается на поверхность, и разум Спока смыкается за его спиной. Они наконец разделяются, тяжело дыша и приходя в себя, и Споку кажется, что он все еще чувствует призрак чужого сознания у себя в голове, что мелкие осколки разума его отца остались там, где не должны были остаться.

В неверном свете звезд лицо Сарека кажется бледным и измученным. Он молчит, пытаясь собраться с силами. Пару секунд спустя он поднимается и уходит на подкашивающихся ногах.

Они никогда больше не объединяют сознания, и Спок точно знает, что это его вина.

II. Т'Прин

Спок почти не знаком с Т'Прин Т'Сэлой — девочкой, что старше его на один год. Ее клан уважаем — не так, как его собственный, разумеется, но с кланом Спока ни одному не сравниться. Он знает, что сегодня должна состояться их помолвка, все формальности давно улажены, и со Споком, конечно, никто не советовался. Но он уверен, что выбор его семьи логичен.

Однако по традиции молодые пары знакомятся до официальной церемонии. Священнослужители уже сформировали зачатки Связи, и сегодня им впервые придется опробовать ее. Эта практика общепринята для помолвленных пар и обязательна для женатых. Спок все еще помнит их с Сареком провал, который отец называет не иначе как «непреодолимое столкновение личностей», и теперь ждет не дождется нормального, настоящего мелдинга.

Т'Прин изысканна и красива. Вулканские девочки взрослеют раньше мальчиков, поэтому она смотрит на него сверху вниз, и черты ее узкого лица резкие, как у всех вулканских аристократов. Не испытывая никакой нерешительности, она прижимает свои холодные пальцы к его щеке.

Разум Т'Прин похож на лед.

Он пронзает его сознание, оцарапывает своими острыми углами, раскалывает на части.

Спок адаптируется к боли и думает, что мог бы привыкнуть к этому ощущению. Их разумы соединяются — трудно, болезненно, как не совсем подходящие друг другу части механизма, которые силой вколочены на положенные места. А потом он чувствует другое — куда холоднее, чем лед, куда больнее, чем острые углы. Неприятие. Отвращение.

Т'Прин выскальзывает из его разума, и они разъединяются.

Она убирает прочь свою ледяную руку, прячет ее в складках робы.

— Нам нет нужды встречаться до церемонии бракосочетания.

— Совсем?

— Совсем.

И не сказав больше ни слова, она разворачивается и оставляет его наедине с опустевшим местом в его сознании.

III. Сайбок

Сайбок... интересный.

Аманда Грейсон считает, что «интересный» — это вежливый способ назвать кого-то странным. Возможно, ее логика справедлива, но нет ничего плохого в том, чтобы быть странным. Приходящие в дом Сарека гости всегда смотрят на получеловеческого сына посла с плохо скрываемым любопытством, а потом переводят полные подозрения взгляды на Сайбока. Тогда Сарек указывает на Спока и сообщает, что вот он, их с Амандой сын, и Сайбок прячет усмешку.

Впрочем, не особо старательно прячет.

Спок думает, что если бы Сайбок был на его месте, то легко бы справился со всеми трудностями. Сайбоку бы понравилось быть первым гибридом вулканца и человека. Вместо того, чтобы сражаться за благосклонность отца, он воспользовался бы своей особенностью для того, чтобы творить, что захочется.

— У тебя такие возможности, — часто говорит он Споку. — А ты их тратишь попусту.

Это могло бы оттолкнуть кого-то другого, но Спок не верит в то, что Сайбок относится к нему пренебрежительно. Ведь Сайбока тоже препарируют ледяными взглядами во время отцовских официальных приемов, и брат потом приходит к нему по ночам, чтобы поделиться тем, как ему все это наскучило (никто, кроме Спока и его матери, не понял бы этого), неумело перебирает пальцами струны его ка'атиры и мешает спать.

И все же когда Сайбок просит, Спок не уверен, что готов на это пойти.

— Я не думаю, что это мудрое предложение, брат.

— Никто другой не станет соединяться со мной разумами, Спок, — вздыхает Сайбок. Споку не нравится думать, что брат жалуется, но, похоже, именно это и происходит. — Вулканский разум — удивительная штука, и мне хочется разобраться в его работе. Не могу же я изучать только свой собственный.

— Меня и так изучают все кому не лень, — возражает первый удачный гибрид вулканца и человека.

— Это не займет много времени. И ты прекрасно понимаешь, почему я в этом так нуждаюсь!

Спок отводит глаза.

«Нуждаюсь» — это слишком сильно сказано, но — да, Спок понимает. Мать Сайбока не раз высмеивали за нестандартные взгляды на религию и разум, и Сайбок придерживается тех же убеждений, хоть Сарек об этом и не знает. Спок уверен, что ему не стоит принимать участие в экспериментах брата.

— Кроме того, — добавляет Сайбок. — Я могу закончить твое обучение искусству мелдинга. Сарек этого так и не сделал, не так ли, братишка? Скорее всего, именно поэтому Т'Прин отреагировала на тебя... так, как отреагировала.

Жестокие слова, но они не лишены смысла.

Размышляя над предложением брата, Спок не отрывает глаз от своих рук, но все равно кожей чувствует внимательный и тяжелый взгляд Сайбока. Наконец он поднимает голову.

— Я согласен.

— Отлично.

В Сайбоке нет выдержки Сарека или грации Т'Прин. Он впивается в Спока двумя руками: одной грубо удерживает лицо брата, другой вжимается в его контактные точки.

И звучит музыка.

Пугающая музыка.

Где-то вдалеке нестройно звенят колокола, и раздается скрежет металла о камень. Цветные всполохи мелькают перед глазами — красные, белые, желтые, зеленые, кровавые — и кровь сочится из пор на коже, струйками течет из его мозга.

— Я говорил, что научу тебя, — эхом гремит голос над всем этим хаосом, вплетается в краски, отражается от звуков. — И я научу.

Умение втекает в него извне — не техника Сайбока, а истертый временем навык старых вулканских мастеров. Умение ползет по их объединенным разумам, словно клубок скользких извивающихся ужей, что проникают в самые узкие щели и раздирают, причинаяют боль до тех пор, пока не вырвутся на волю.

Наконец все подходит к концу. Бьет гонг, со скрежетом сминаются железные ворота и беснуются черные звезды.

— Прочь, — твердит Сайбок. — Прошу, я помню, что обещал, но я не могу. Отпусти, уйди, уйди прочь...

И все заканчивается. Спок тяжело дышит, лицо болит там, где его сжимали стальные пальцы Сайбока. Он открывает глаза и встречается с братом взглядом.

— Ты нашел свою веру? — спрашивает Спок, не зная что еще может сказать.

Сайбок складывает ладони домиком и качает головой.

— Только ее антитезу, — отвечает он.

IV. Т'Пау

— Ты не должен воспринимать нашу встречу как знак моего недоверия.

— Я понимаю.

— Тем не менее, некоторые опасения возникли.

— Да.

— Это необычно.

— Я знаю.

Молчание Т'Пау едва ли не страшнее звука ее тихого скрежещущего голоса. В ее проницательных глазах сталью сверкает мудрость двух прожитых столетий. Эта женщина — его бабушка — не способна на сочувствие.

— Ты готов?

— Да.

— Очень хорошо. Открой свой разум.

Он поступает как она велела. И закрывает глаза, хотя его никто об этом не просил.

Он уже понимает, чем все кончится.

Сморщенные старостью пальцы прикасаются к его вискам. Невесомо и решительно. В этом прикосновении — другого рода сталь, и ментальная сила матриарха подчиняет его в то мгновение, когда встречается их плоть.

— Мой разум к твоему разуму. Мои мысли к твоим мыслям...

Ее могущество не сравнимо ни с чем, годы ее опыта захватывают. Он чувствует, как мимо скользят краски ее молодости, быстро, почти неуловимо, а потом эластично раскрывает границы длинная жизнь, пронизанная силой самой природы.

И тогда он понимает, что связь двухсторонняя, что она тоже его чувствует. Требуется время, чтобы приспособиться.

Блестящий разум Т'Пау вздрагивает и раскалывается, рассыпается в тени Спока мерцающими осколками. Увлеченный ее жизненным опытом он даже не заметил, как уничтожил настоящее. Он пытается собрать ее воедино, но осколки высыпаются из его рук.

Перепуганный насмерть, Спок впервые завершает мелдинг сам.

После этого Т'Пау приходится обращаться к целителям. Через три дня она снова вызывает Спока к себе.

На этот раз она кажется ему маленькой и высохшей, хотя, разумеется, облик ее не изменился. Дело в том, что пропала загадка, он знает теперь ее разум, он увидел куда больше, чем она когда-либо могла ему позволить. И она это понимает.

— Спок.

— Я знаю, что вы скажете, матриарх.

— В самом деле?

— Мне нельзя ни с кем вступать в мелдинг. Я не способен контролировать себя. И мне запрещено покидать Вулкан, так как я... — горло перехватывает, и он не в силах закончить. — Так как я...

Т'Пау смотрит на него.

— Тебе можно вступать в мелдинг, — говорит она.

Спок не понимает и изумленно выдыхает.

— Что?

— Тебе можно вступать в мелдинг, — повторяет она. — Ты можешь покинуть Вулкан. И хотя ты, вероятнее всего, не способен контролировать себя, — он вздрагивает, и она смотрит на него с видом человека, только что получившего доказательство своей правоты, — но ты можешь этому научиться. Однако в тебе есть то, что важнее всего остального, и я хочу, чтобы ты помнил об этом, когда покинешь планету, внук мой.

Спок выравнивает дыхание и расправляет плечи. Раз уж он получил одобрение Т'Пау, то должен вести себя, как настоящий вулканец.

— Что же это?

Она смотрит на него, не мигая.

— Ты смог остановиться, — говорит она.

V. Доктор Ван Гельдер

— Слушайте, Спок, — говорит Маккой. — Джим Кирк, возможно, в беде. Это сработает или нет?

— Это может быть опасно, — предупреждает Спок. — Вы понимаете?

— Понимаю.

Но он ничего не понимает.

Спок даже не уверен, что он сам понимает.

Он объясняет Маккою, что мелдинг — это практика древняя и при этом очень рискованная. И то и другое — чистая правда. Он не упоминает о том, что объединять сознания с неуравновешенным индивидуумом рискованно вдвойне, что он может оказаться в плену травмированного разума Ван Гельдера. Он не говорит о том, что не пытался инициировать мелдинг уже двадцать лет.

И уж тем более он не говорит о своих собственных небезупречных способностях, о своих провалах, из-за которых ему было так просто принять решение навсегда покинуть Вулкан.

Для Спока еще кое-что происходит впервые: именно он прижимает пальцы к лицу потеющего, перепуганного человека, лежащего на биокровати, и шепчет:

— Мой разум к твоему разуму... Мои мысли к твоим мыслям... Наши разумы сливаются... Наши разумы едины...

Ван Гельдер ненавидит его и боится; Ван Гельдер ненавидит всех на свете, так что в этом нет ничего удивительного. Удивительно то, что на этот раз в этом виноват не Спок.

Он исследует разум Ван Гельдера так осторожно, как может, ищет информацию, касающуюся их миссии, и в конце концов Ван Гельдер отзывается, едва ощутимо, чисто рефлекторно. Но эти пугающе точные рефлексы — рефлексы сумасшедшего.

«О, а мы не такие уж разные», — удивляется Ван Гельдер, и Спок отшатывается. Он уже нашел все, что требовалось.

Он не хочет думать о том, что имел в виду Ван Гельдер.

Он не хочет думать, почему из всех мелдингов, в которых он участвовал, именно мелдинг с сумасшедшим оказалось наиболее успешным.

VI. Хорта

Разум Хорты поражает. Он кардинально отличается от всего, что Спок когда-либо встречал у основанных на углероде форм жизни. Он бы с удовольствием исследовал его в подробностях, но, несмотря на то, что хорта общается довольно охотно, совершенно очевидно, что она находит Спока отталкивающим.

Тем не менее, она пытается подсластить горькую пилюлю комплиментом его ушам.

VII. Кирк, Кирк и еще раз Кирк

За несколько месяцев, прошедших с тех пор, как Кирк стал капитаном, Спок проделывает путь от удивления его компетентностью до искренней привязанности к нему как к человеку. Кирк поражает его тем, что совсем не похож на других людей — хоть Спок и не может точно определить, в чем заключается это отличие. Он полон несовершенства и различных изъянов, но Спок не может отделаться от мысли, что именно в этом заключается его безупречность, и именно это каким-то образом делает его достойнейшим представителем рода людского.

И что тому должно быть логическое объяснение.

Его многое восхищает в людях: их отвага, преданность, способность сопереживать, их решимость и честность. Но эти черты не уникальны. И у Спока нет причин думать, что какие-то другие качества капитана — вроде его любви к печатным книгам или привычки обходить по утрам все палубы корабля — столь же ценны и достойны уважения.

Иногда проще не думать об этом вовсе.

Но время идет, между ними возникает то, что люди называют «дружбой», и Спок этому рад. Такие отношения никогда не казались ему особо привлекательными, но есть что-то особенное в их неспешных разговорах, в вечерах, проведенных за шахматной доской, в обсуждении книг на обзорной палубе или прогулках по инопланетным космопортам.

А потом происходят события на Сарле III.

Раса телепатов пытается убить Кирка, и он в отчаянии хватает его за плечи и умоляет:

— Прогони их, прогони из моей головы, ты же можешь, прошу тебя...

И Спок прогоняет.

***

Они возвращаются на корабль, и Спок ждет неизбежного. В худшем случае, он уверен, Кирк запросит его перевод, в лучшем — их дружбе придет конец, и ему все равно придется покинуть «Энтерпрайз». Он не сможет справиться с этим, не сумеет вынести неприкрытого отвращения в глазах капитана. Кирк никогда не скажет этого вслух, но нет ни одного шанса — ни единого — что, познав разум Спока, он сможет и далее находиться в его обществе. Было бы жестоко требовать от него такой жертвы.

И Спок принимается составлять заявление, как только возвращается в свою каюту. Кирк не вызывает его, и он понимает, что придется действовать самому. Перед тем, как покинуть корабль, он обязан убедить Кирка в том, что возникшее чувство отвращения — совершенно нормальная реакция. Кирк не должен считать себя виноватым.

Капитан — прирожденный актер, и всю следующую смену ведет себя как обычно. Но чувство вины явно не дает ему покоя, поскольку он еще более заботлив чем всегда, и постоянно улыбается Споку. Во время обеденного перерыва Спок отправляет заявление.

Когда он возвращается, то сразу понимает, что Кирк его получил.

— Коммандер, за мной, — чеканит он, и Спок не спорит. Ухура занимает место капитана, а он направляется вслед за Кирком в соединенный с мостиком конференц-зал.

Когда они остаются наедине, Кирк разворачивается, в каждом его движении сквозит раздражение. Он сжимает падд.

— Спок, что это?

Спок даже не смотрит на документ.

— Запрос на перевод, сэр.

— Я догадался. И с какой стати я смотрю на этот запрос?

Спок осторожно заглядывает Кирку через плечо.

— Я думал, что мне лучше сделать это как можно быстрее.

— Быстрее?

— Это все равно бы случилось рано или поздно.

Кирк кладет падд на стол.

— Боюсь, вам придется объясниться, мистер Спок. Уж простите мне мою человеческую недалекость.

Спок сцепляет руки за спиной.

— Сэр, учитывая события на Сарле III, я не ожидаю, что мы сможем и дальше поддерживать нормальные взаимоотношения. Я предпринял необходимые меры, чтобы избежать такого рода последствий.

Кирк смотрит на него очень странно. Несколько раз он открывает рот, но не может подобрать слов.

— Мне кажется, — наконец говорит он очень тихо, — вы несколько погорячились, мистер Спок. Что заставило вас сделать такие выводы?

Спок не отвечает, и тогда Кирк продолжает.

— Я не хочу, чтобы вы уходили, Спок. На самом деле, я надеюсь, что вы останетесь и немедленно заберете это заявление.

Теперь уже Спок ничего не понимает.

— Сэр?

— А чего конкретно вы ожидали?

— Учитывая события на Сарле III...

— Да-да, вы уже говорили. Полагаю, имеется в виду мелдинг?

Спок отворачивается.

— Вторжение.

— Я просил сам. Вулканцы могут использовать мелдинг в критических ситуациях, я читал об этом. И эта проблема ничуть не волновала вас в прошлом — с Ван Гельдером, с Хортой...

— Мы оставили Ван Гельдера на Танталусе V, а Хорту на Янусе VI, — возражает Спок.

— Какая разница?

— Разница в том, что мой разум — не такой, как у других. Он вызывает отвращение. И я не имею права заставлять кого-либо находиться рядом после того, как он ощутил мой разум во время мелдинга.

Кирк не отрывает от него глаз.

Спок смотрит в ответ.

— Кто вам это сказал?

— Все вулканцы, с которыми я когда-либо сливался сознаниями... все они реагировали таким образом.

Кирк медленно выдыхает через нос. Закрывает глаза. Спок видит, что его кулаки стиснуты так сильно, что побелели костяшки.

— Заберите заявление, Спок, — наконец говорит он. — Считайте это приказом.

— Я не верю, что вы действительно...

— Считайте. Это. Приказом, — Кирк открывает глаза. — И я не желаю больше слышать об этом ни слова. Никогда.

— Сэр?

— Если вы продолжите говорить, то я не могу обещать, что сумею сдержаться, — шепчет Кирк. — И что еще более важно: ни один член моего экипажа не имеет права говорить такое о себе. Вам понятно?

Спок смотрит на него совершенно беспомощно, и Кирк, похоже, принимает это за утвердительный ответ. Он кивает отрывисто.

— К вечеру запрос должен быть отозван, коммандер.

Так и происходит.

***

Время идет, но Спок не знает, как себя вести. Капитан больше не упоминает события на Сарле III. Он не вспоминает о мелдинге и их непростом разговоре.

Но нельзя сказать, что ничего не изменилось.

На мостике Кирк смотрит на Спока на тридцать две целых двенадцать сотых процентов чаще, чем раньше. И это только когда Спок его видит. Вместо того, чтобы избегать компании вулканца, капитан, похоже, намеренно ее ищет.

Спок не знает, что и думать.

А еще он не знает, должен ли он попросить объяснений. Говорить о мелдинге в открытую — невежливо. Такие разговоры возможны только между теми, кто практикует слияние по собственному желанию, но Споку до сих пор кажется, что он совершил насилие, что сделал капитану больно — так, как происходило у него со всеми остальными.

Через три недели после произошедшего на планете телепатов он сидит рядом с Кирком и Маккоем в столовой и слушает, как его коллеги обсуждают эмпатию бетазоидов.

— Не уверен, что мне было бы комфортно работать с ними, — говорит Маккой. — Хорошо, что лейтенант Мадави справляется, но я бы свихнулся, если бы вокруг меня кишмя кишели телепаты.

— Эмпаты, доктор, — отвлеченно поправляет Спок. — Это совершенно разные способности.

— Они могут мысленно общаться, — возражает Маккой. — По мне, так это одно и то же. Пугает похлеще вашего мелдинга.

— Эти процессы совершенно несравнимы.

Маккой хмыкает.

— Что ж, люди по крайней мере знают, когда вулканцы лезут в их головы, — заключает он. — Наверное. Вы же не можете читать мысли через простое прикосновение?

— Вы были свидетелем данного процесса и знаете, что все намного сложнее.

— К тому же не все вулканцы способны к мелдингу, — перебивает Кирк. Его голос звучит буднично, но взгляд удивительно цепкий. — Как вы научились этому, Спок? Это распространенный талант? — как бы невзначай спрашивает он.

Спок смотрит на капитана и быстро отводит глаза.

— Я бы не использовал термин «распространенный». Большинство вулканцев действительно к этому не способны, и значимость этой практики сильно преувеличена чужеземцами. Однако все члены моего клана владеют данным умением. Обычно эта способность передается по наследству.

— Интересно, — медленно произносит Кирк.

Прищурившись, Маккой смотрит то на одного, то на другого, и явно понимает, что упускает что-то важное.

— То есть для вашей семьи — это норма, — подытоживает Кирк.

— Условно говоря.

— И это поощряется?

Спок пристально на него смотрит.

— До определенной степени.

«Пока они не столкнулись со мной», — думает он.

Торжествующий вид Кирка заставляет его на мгновение решить, что он сказал это вслух.

Они внимательно смотрят друг другу в глаза.

— Та-а-ак, — протягивает Маккой. — Рад, что мы это обсудили. Очень познавательно. Наверное. — Он кладет вилку на стол. — Кто-нибудь хочет добавки?

***

В следующий раз они поднимают эту тему в каюте Кирка.

— Знаете, — говорит Кирк, бездумно двигая вперед ладью, — сегодня я узнал кое-что интересное об энсине Ортисе.

— Из службы безопасности?

— Да. Представляете, мистер Спок, он девятнадцать лет занимался стрельбой из лука и даже победил в первенстве Аргентины. Этот навык мог бы оказаться бесценным во время высадок на слаборазвитые планеты, но он даже не отмечен в его личном деле.

— Пожалуй, Звездному флоту стоит внимательнее относиться к деталям.

— О, да. Но этот факт так же демонстрирует, как важно капитану знать о своем экипаже все, — Кирк двигает короля на одну клетку — бессмысленный ход. — И тогда я задумался: что я вообще о вас знаю?

— Сэр?

— Как и вы обо мне, — продолжает Кирк. — А ведь именно нам с вами стоит знать друг о друге как можно больше. Все сильные и слабые стороны... если мы ходим стать лучшей во Флоте командой. Логично, Спок?

Спок. Не коммандер, не мистер.

Спок не шевелится.

— Я... да, сэр. Я вынужден согласиться.

Кирк коротко кивает. А потом ходит ферзем.

— Шах.

Спок смотрит на доску и изумленно моргает. Теперь он понимает, что ошибался: то, что касалось бездумным перемещением фигур, на деле оказалось изощренной тактикой. Похоже, у него не осталось возможности победить. Но он все равно предпринимает безнадежную попытку выпутаться из сложившейся ситуации.

Кирк лениво перемещает ладью.

— Шах, — повторяет он. — Так о чем я? Я считаю, что для нас очень важно узнать друг друга получше.

— Я полагаю, что мы и так хорошо друг друга знаем, сэр, — говорит Спок.

— Да, я тоже так думал, — парирует Кирк. — Но видите ли, между нами очевидно есть некоторое недопонимание, раз вы полагаете, что я могу считать вас отвратительным.

Спок поднимает голову и встречает полный беспокойства взгляд Кирка. В горле перехватывает.

— Джим...

Кирк выигрывает, еще несколько ходов — и он победит. И тут он щелчком опрокидывает своего короля, наклоняется над доской и хватает Спока за запястье.

— Слейся со мной разумами, — просит он. — Еще раз. Я хочу сказать тебе — показать тебе — то, на что у нас не хватило времени в прошлый раз. Прошу тебя.

— Я не думаю, что ты получишь то, что ожидаешь.

— Страх нелогичен, Спок. Разве это не твои слова?

— Страх нелогичен. Но логично основанное на опыте предположение.

— Так слейся со мной разумами. Ни один ученый не может опираться на недоказанную гипотезу. Или ты не согласен с этим? — Кирк осторожно и очень медленно тянет его ладонь к своему лицу, и Спок не сопротивляется. — Если ты не хочешь, просто скажи мне, и я никогда больше не подниму этот вопрос.

Их дыхание шумное и неровное. В уши льется тихий гул корабельных двигателей, и Спок думает о тишине вулканской ночи, о тяжелом диске Т'Кут над головой. Он медленно закрывает глаза.

— Мой разум к твоему разуму... Мои мысли к твоим мыслям...

Они падают вместе. Золотые и тонкие, как нити паутины, мысли сверкают и плавно переплетаются. Абстрактные образы дрожат на краю соединенных сознаний, льются рекой, извиваются и клубятся. И где-то в глубине легкие, как вздох, мысли: как я мог ненавидеть это, как кто-то мог, почему мы боялись, почему прятались, почему, никогда не покидать, никогда не оставлять, никогда, никогда, никогда...

А потом не остается ничего, кроме бескрайнего глупого счастья, счастья, счастья...

Их лица словно светятся, когда единение в конце концов заканчивается, и Кирк улыбается Споку беззаботной и открытой, почти пьяной улыбкой.

— Видишь, — говорит он. — Вот теперь мы знаем друг друга намного лучше. Правда?

***

На следующий день на мостике Кирк касается руки Спока. Мерцающие образы вспыхивают между ними, и улыбка на лице капитана столь яркая, что легко затмила бы звезды.

Спок не улыбается. Он просто смотрит на человека, столь не похожего на него самого, и думает о том, что лучшее во вселенной место — рядом с ним.

@темы: Spirk, Star Trek, TOS, Spock is love, мои переводы (а руки чесались...), Слэш, Фанфики, Kirk

---

все побежали

Встретить свою кошку

@темы: познавательное, тесты

---

ПЧ

 Bystander,  ТАФ, добро пожаловать

ко мне на "ты" а к вам?

и, конечно, прекрасного

@темы: Гарри Поттер, Spirk, Star Trek, Снейп на века, TOS, Снарри, Spock is love, Слэш, добро пожаловать в мое сумасшествие, Kirk

---

Мое с ФБ, пост #4, авторский фик "Голубая стрела"

Название: Голубая стрела
Автор:  ~Nagini~
Бета:  Velvetpurr
Размер: мини, 1242 слова
Канон: RPF
Пейринг: Леонард Нимой/Сьюзен Нимой
Категория: гет
Жанр: романс
Рейтинг: G
Краткое содержание: Однажды Леонард получает самый лучший подарок.
Примечание: Действие происходит в 2002 году. В фике использованы цитаты из сказки Джанни Родари "Путешествие Голубой стрелы"
Размещение: только после деанона с разрешения автора


Репортеры из «Лос-Анджелес Таймс» ушли уже минут двадцать назад, но Леонард, не в силах остановиться, продолжал неспешно мерить шагами комнаты своего дома в Бель Эйр. Когда он показывал кому-то их со Сьюзен владения, то тоже словно бы превращался в гостя, словно бы впервые смотрел со стороны на привычные и примелькавшиеся вещи.

Вещи были везде, старые и совсем новые, они окружали его красочным калейдоскопом, возвращали к скрывшимся за поворотом дням, согревали и убаюкивали. Из-за корешков тесно стоящих на полках книг выглядывали полюбившиеся герои, сверкали талантом своих создателей утонченные предметы искусства, тянулись к своему хозяину, словно доверчивые котята: возьми меня на руки, пролистай, вспомни...

На столе все еще лежит его старый и такой модный в те далекие дни детский фотоаппарат, забыта так и не убранная после беседы с журналистами карточка его дедушки. Надо бы спрятать ее поскорее: края плотного, потемневшего от времени картона истрепались и почти рассыпаются в руках — с каждым прошедшим годом все сильнее и сильнее. Доброе и умное лицо на фотографии бледнеет, меркнут краски, так же, как меркнут и его собственные воспоминания о давно ушедших людях, без которых он когда-то не мыслил своей жизни.

Порыв прохладного осеннего ветра, словно напоминая о том, что скоро пройдет еще один год, нагнул ветви растущей во внутреннем дворике бугенвиллии, и яркие сиреневые цветы заколотились в окно светлой студии.

Вернув камеру на обычно занимаемую ей полку книжного стеллажа и убрав фотографию в папку, Леонард направился в гостиную, все еще украшенную по случаю прошедшего неделю назад Йом-Киппура. Пестрые ленты уже обвисли, свечи оплавились, а одна из маленьких декоративных звезд Давида сорвалась с крепления и теперь сверкала на полу под журнальным столиком. Под потолком завершал свой не меньше чем сотый за сегодня круг игрушечный поезд — Леонард запустил его для журналистов, да так и оставил включенным. Мерное жужжание игрушки удивительным образом вплеталось в льющийся через открытые окна шелест листвы, умиротворяло, увлекая за собой на страницы памяти.

Это было три года назад.

Они со Сьюзен только что покинули павильоны выставки искусств «Софа Чикаго» и теперь, кутаясь в шерстяные шарфы, медленно брели по торговой Стейт-стрит, изысканной и уютной, словно мгновение назад сошедшей с рождественской открытки.

Редкие снежинки опускались на позеленевшую бронзу старинных часов на углу «Маршалл Филдс», украшенные остролистом медные трубы гордо вздымались к темнеющему небу, призывая спешащих горожан замереть, отвлечься от дел и вспомнить о светлом празднике. Кому еще ты, измотанный биржевыми сводками мужчина с дипломатом, забыл купить подарок? Любимой? Сынишке? Лучшему другу? А ты, девушка в смешной вязаной шапочке, ты купила новые украшения на елку? Леди — степенная и достойная, как викторианская домовладелица, — вы не забыли, что хотели побаловать своих котов свежим тунцом?

Леонарду нравилось смотреть на людей в те моменты, когда они, растворяясь в огнях рождественских витрин, уйдя в себя, не замечали, что с лиц сползают приросшие за годы и годы маски. Глаза сверкали, смягчались черты и разглаживались морщины. Люди становились индивидуальностями, они сияли внутренним светом, они были по-настоящему красивыми — каждый по-своему.

Леонард и Сьюзен искали подарок для Джоны. Внуку было всего восемь и, конечно, любящий дед тянул свою супругу к самому известному в крупнейшем городе Иллинойса магазину игрушек. До украшенных мерцающими гирляндами дверей оставалось не более пяти футов, но тут Леонард замер как вкопанный у одной из огромных витрин.

— Лен? — спросила Сьюзен, останавливаясь рядом с мужем. — Что такое?

— Смотри, — шепнул совершенно очарованный Леонард. — Это «Голубая стрела».

За огромным стеклом среди других детских товаров на возвышении стоял игрушечный поезд. Это был замечательный поезд, с двумя шлагбаумами, с вокзалом и главным начальником станции, с машинистом и начальником поезда в очках. Состав был выкрашен голубой краской, которая сверкала в электрическом освещении, как вода альпийского озера.

— Поезд? — так же тихо переспросила Сьюзен, сама не понимая, от чего шепчет, но каждой клеточкой ощущая, что вокруг творится какое-то неведомое ей пока волшебство.

— Да, — протянул Леонард, не в силах оторвать от игрушки глаз. — Джанни Родари, итальянский сказочник, написал об этом поезде книжку для детей. Не читала?

— Даже не слышала, — улыбнулась Сьюзен. — Ты читал ее ребенком?

— Нет, что ты. Книга вышла гораздо позже. Но иногда я читал ее Адаму, вслух, и, кажется, полюбил эту сказку куда крепче, чем мой сын. Она о мальчике из бедной семьи, который мечтает о поезде, но у его родителей нет денег на подарок. Он подрабатывает в магазине игрушек, и однажды, под Рождество, игрушки устраивают побег, чтобы подарить ребенку самих себя. Смотри, — он указал рукой на деревянных кукол, сидящих на крыше одного из вагонов. — Это три сентиментальные марионетки, которые умудрялись видеть звезды даже в снежную ночь. А это, — он кивнул на торчащую из окна умильную мордашку крохотного плюшевого мишки, — желтый медведь, который все время пытался выдать себя за хитреца и скрыть свое доброе сердце. «Кто знает, — процитировал Леонард, — почему люди с добрым сердцем всегда стараются скрыть это от других?» Черт его знает, — покачал он головой, — отчего мне эта сказка так в душу запала. Она, вроде как, даже не особо оригинальна.

— Ох, Лен, — Сьюзен обняла мужа за плечи и притянула к себе. — Зато я знаю отчего. Ты видел в этом бедном мальчике себя. Адам не смог бы понять, ты же знаешь. Не многие смогли бы.

— Может и так, — Леонард бросил последний взгляд на «Голубую стрелу» и, отвернувшись от витрины, сгреб жену в охапку и крепко поцеловал, нисколько не заботясь о том, что перепачкается ее красной помадой. — А может, дело в том, что я так и не разучился видеть волшебство в простых вещах. Впрочем, в одном ты права: я действительно мечтал в детстве об игрушечном поезде, и так уж вышло, что у меня его так никогда и не было. Может, купим для Джоны?

— Ты забыл, что перед нашим отъездом он просил привезти новый Нинтендо? — Сьюзен сжала ладонь мужа и повела его внутрь магазина. — Современные дети ценят совсем не то, что ценили мы.

***

Леонарда разбудил доносившийся из гостиной шум. Что-то грохнуло, потом проскребло по полу, на минуту затихло, а следом раздался звук шагов и едва слышно скрипнула входная дверь.

— Спасибо огромное, — поблагодарила кого-то его жена. — Вышло просто здорово.

Дверь хлопнула, мелодично тренькнул китайский колокольчик, и все стихло.

Всего восемь утра, во имя всего святого! Что там происходит?

Забыв о почтенном возрасте и больном колене, Леонард подскочил с постели, как пружинка.

— Сьюзен! — крикнул он, натягивая халат поверх пижамы и устремляясь к лестнице. — Что за шум?

— Спускайся сюда, соня! — рассмеялась жена. — Все на свете проспал, но так даже лучше.

Леонард ворвался в гостиную и замер посредине, пытаясь сообразить, откуда доносится это странное жужжание.

— Посмотри вверх, — хитро подмигнула Сьюзен и указательным пальцем приподняла его подбородок в нужном направлении. Под самым потолком, по закрепленным на специальной приступке рельсам неспешно прокладывала путь его «Голубая стрела».

— Сьюзен! — выдохнул Леонард, не в силах оторвать глаз от движущегося к повороту поезда, не в силах найти нужных слов. В глазах защипало.

Его супруга взяла с журнального столика пакет, извлекла из него потрепанную книгу и раскрыла наугад.

— Но вот загремели крики «ура», — прочла она. — Подъемный кран поднял «Голубую Стрелу» и поставил ее на мост, на котором, как на всех железнодорожных мостах, уже были проложены рельсы. Начальник Станции поднял зеленый семафор, давая сигнал к отправлению, и поезд с легким скрежетом двинулся вперед.

Леонард неверяще уставился на книгу.

— Это же та самая... Откуда?

— Джули прислала, — улыбнулась Сьюзен. — Когда я спросила о ней твою дочь, то она тут же сказала, что это «папина любимая». Как думаешь, сможешь почитать мне сегодня перед сном? У меня было совсем другое детство, но мне почему-то кажется, что я сумею тебя понять.

— Ты всегда понимаешь, — шепнул Леонард и, заправив за ухо жены седую прядь, поцеловал ее в висок. — Самый волшебный подарок из тех, что я когда-либо получал.

— Поезд? — уточнила Сьюзен.

— Ты, глупышка, — Леонард уткнулся носом в ее макушку и глубоко вздохнул. Самый волшебный.

-конец-

@темы: Leonard Nimoy, гет, Мои авторские фики, Фанфики

---

Мое с ФБ, пост #3, видеоклип "Иногда мечтать вредно"

Название: Иногда мечтать вредно
Автор:  ~Nagini~
Форма: клип
Канон: Star Trek TOS
Персонажи: Спок/Джеймс Кирк
Категория: слэш
Жанр: юмор
Исходники: Star Trek TOS, эпизод 2.21 «Образец силы» (англ. Patterns of Force), музыка: MoDo - Super Gut.
Продолжительность и вес: 1:09 минуты, 7,33 Мб
Рейтинг: R-NC-21
Примечания: Это видео даёт объяснение, почему Спок так долго топтался по обнажённой спине Кирка.
Предупреждение: Один из использованных в клипе спецэффектов — мерцание с частотой ~5 Гц. Клип не рекомендуется к просмотру людям, чувствительным к мерцанию.
Скачать: ссылка

@темы: William Shatner, Spirk, Star Trek, Leonard Nimoy, TOS, Spock is love, мои клипы, видео моего настроения, Слэш, Kirk