Мое с ФБ, пост #14, перевод "Боль разлуки"

[Nagini-snake]

Название: Боль разлуки
Переводчик:  ~Nagini~
Бета:  Poco a poco
Оригинал: Saying Good-bye by Carolyn Spencer, разрешение получено
Ссылка на оригинал: Saying Good-bye
Размер: миди, 8928 слов в оригинале
Канон: Star Trek TOS
Пейринг: Спок/Джеймс Кирк
Категория: слэш
Жанр: ангст, хёрт/комфорт
Рейтинг: NС-17
Задание: Невмешательство
Краткое содержание: Когда происходит непоправимое, Джиму приходится выучить ещё один урок о невмешательстве - в ход времени и судьбы вселенной.


Самые грустные слова в любом языке —
Те, что говорят на прощание.
Я так надеялся, что никогда не разлучусь с тобой.
Ты говорил, что нужды большинства
Важнее нужд одного,
Но я люблю тебя слишком сильно,
Чтобы в это поверить.
Столько раз я думал, как сказать тебе об этом,
Столько раз гадал, как ты отреагируешь.
Но я молчал слишком долго, и теперь
Заставляю себя жить, надеясь на завтра.

«Утренняя серенада», M.E. Carter


— Включить устройство записи.

Боунз сказал, что нужно просто произнести эту фразу, и имплантированное мне в мозг устройство начнет записывать не только мои слова, но и мысли. Надеюсь, это правда. По крайней мере, именно так положено себя вести прибору, спроектированному специально для связанных со временными линиями миссий. Будет совсем неплохо иметь беспристрастную машинную запись, чтобы проанализировать все... после того, как дело будет сделано. На самом деле есть горькая ирония в том, что прибор был создан ИТ-отделом Звездного флота именно из-за этой чертовой планеты.

Надеюсь, все сработает. Что ж. Поехали.

Это адмирал Джеймс Т. Кирк, командующий звездолетом «Энтерпрайз», но здесь я нахожусь просто как Джим Кирк, гражданин Федерации, физическое лицо. Я хочу, чтобы все знали, что никому на моем корабле и во всем Флоте не известно, что я намереваюсь сделать. Я здесь по своей воле. Я несу полную ответственность за свои поступки и понимаю, что, вероятнее всего, они... станут для меня приговором.

Сейчас я нахожусь на Темпус Прайм, или, как известно немногим, — планете Хранителя вечности. Если бы клингоны или ромуланцы когда-либо узнали об этом месте, то могли бы легко изменить историю, только шагнув через его врата в прошлое — и тогда не стало бы Федерации вместе со всем знакомым нам мирозданием. Но сейчас мне некогда думать о наших врагах. Я собираюсь использовать Хранителя для другой цели. Многие бы захотели. Точнее, не просто собираюсь, а сделаю это наверняка. Командование никогда не дало бы на это разрешения. Я знаю, что потеряю из-за этого поступка свой корабль, но это как раз терзает меня меньше всего. Правила морали, законы, которые я соблюдал всю свою сознательную жизнь, рухнули в то мгновение, когда я направил шаттл к этой запретной планете. Долг... Долг стоит слишком дорого. Долг приговорил Эдит к смерти и обрек планету Тайри на войны и разрушения. Долг лишил стольких людей домашнего уюта и семейного счастья. Но с меня довольно. От одного только звука этого слова вяжет во рту и ломит кости. Я не позволю Споку стать следующей жертвой на алтаре долга.

Я продал душу и хочу верить, что покупка стоит уплаченной цены.

Спок сказал бы, что я везунчик, что случайности всегда на моей стороне. Они сказали, что это честь — стать подопытным кроликом в испытаниях устройства для записи мыслей всего за шесть месяцев до окончания нашей последней миссии. Я лично знаком с доктором Дэвидсоном, главой исследовательской группы, расквартированной на планете Хранителя, и он, к счастью, ничего не заподозрил. Поверил на слово, что командование приказало мне проверить системы безопасности, установленные вокруг ворот. Хорошо, что в лаборатории еще не успели узнать о смерти Спока, поскольку это произошло всего два дня назад. Я выпустил триленовый газ, и вся группа погрузилась в глубокий сон. Все обошлось, я никого не ранил. Не знаю, как далеко я мог бы зайти, если бы мне отказали.

Отключить скрывающее долину Хранителя маскировочное устройство оказалось проще простого. Если все пройдет так, как запланировано, то мы со Споком вскоре окажемся на «Энтерпрайз», и всего этого просто не произойдет, потому что Спок не погибнет. А может, мы окажемся здесь. Не знаю. Мне наплевать. Я не в силах думать ни о чем, кроме того, чтобы вернуть его назад. Все сводится только к этому. Я не могу поверить, что его больше нет. Что этот блестящий интеллект, ни с чем не сравнимое мужество, почти детское любопытство и уникальная комбинация мудрости и невинности, которые всегда были самим его существом, больше не являются частью моей вселенной.

Звезды такие яркие и чистые, а ночь темная. Когда мы в первый раз шагали в прошлое через эти врата, тоже была ночь. Может, здесь всегда темно? Впрочем, для меня рассвет не настанет до тех пор, пока Спок снова не окажется среди живых.

Я уже и забыл, как тут воют ветра. Поют свою скорбную панихиду. Она заставляет волоски на моих руках подняться дыбом и посылает по спине дрожь. Словно души умерших взывают ко мне из пучин чистилища, просят вернуть их к жизни. Это возможно, — кричат они. — Забери меня. Забери! Есть ли среди них его голос? Не думаю. Нет, не так. Точно знаю, что его нет.

Впервые мне приходит в голову, что я могу сделать большее. Каково будет вновь встретить любимого брата? Увидеть улыбку отца? Услышать, как мать говорит, что сильно меня любит? На мгновение мне кажется, что они снова рядом. Как же соблазнительна эта мысль. Но секунду спустя я понимаю, что никогда так не поступлю. Я сумел пережить их смерть... вот только не могу смириться с потерей Спока. Может, рано или поздно я справился бы и с этим, если бы не одно безвозвратное, непростительное, трусливое и вынимающее душу «но»: я так и не сказал Споку, что люблю его. И эти несказанные слова рвут меня на части, колотятся в сознании, стремясь стать реальными.

Но уже поздно. Тот, кому они предназначаются, больше не со мной.

Если я правильно помню ориентиры, то вот тот большой валун и эти три поменьше свидетельствуют о том, что Хранитель будет сразу за тем пригорком.

Я убеждаю себя, что все предусмотрел. Что осознаю подстерегающие меня опасности. Что не сделаю ничего, что способно поставить под угрозу стабильное существование вселенной. В прошлый раз понадобилось несколько месяцев, чтобы временные линии изогнулись достаточно для формирования нового будущего. Все зависело от Эдит... от того, выживет она или погибнет. Но со смерти Спока прошло только два дня, и судя по показаниям компьютерной симуляции, которую я провел перед тем, как покинуть корабль, миновало недостаточно времени, чтобы кошмар повторился вновь. Мне не верится, что за прошедшие дни Спок мог бы так сильно повлиять на судьбы миров — пострадали от его смерти только те, кто его любит. А таких в его жизни, видит бог, очень и очень мало. Я готов поставить весь свой опыт, все свои профессиональные и личные инстинкты на то, что только моя вселенная пошатнулась от его смерти. Все остальное останется прежним вне зависимости от того, вернется он к жизни или нет.

Я осознаю, что не могу сейчас мыслить трезво, что события последних дней... травмировали меня, сбили приоритеты, не говоря уже о том, что я не спал... сколько там?.. верно, пятьдесят три часа. Не думаю, что это важно, но черт его знает. Я пытался отдохнуть, но стоило мне только закрыть глаза, как перед мысленным взором возникало его лицо. Его черты не были такими строгими и элегантными, как в те далекие годы, когда мы были молоды, и даже не такими суровыми и заострившимися, какими стали во время второй пятилетней миссии, после того эффекта, что оказали на него Гол и встреча с Ви'джером. В его глазах не плясали смешинки, расслабленная поза не говорила о том, что он наконец-то примирился с самим собой. О, нет. Лицо, являвшееся мне во тьме закрытых век, было тем, что я видел в последний момент за прозрачными дверями отсека реактора, когда радиация уже уничтожила его красоту, сломала голос, а глаза... о боже, его слепые глаза, ищущие меня... полные боли, которую он так старательно пытался от меня скрыть.

Для того, чтобы он снова был живым и здоровым, для того, чтобы этот пугающий, медленно убивающий меня образ исчез, как ночной кошмар, для того, чтобы суметь заснуть — вот зачем я рискую сейчас целой вселенной.

Есть еще одна вещь, которая уверенно ведет меня за собой. Я уже потерял одну любовь из-за этой чертовой планеты. Я не могу, просто не могу, лишиться другой.

Я никак не мог перестать вспоминать, как следовал в лазарет за каталкой, на которой лежало тело Спока. Все произошло в том самом квадранте, где находится эта планета, всего в нескольких парсеках от нее... неужели это только совпадение? Раньше я никогда не верил в судьбу, всегда считал, что моя жизнь находится в моих собственных руках, но теперь стал задумываться.

О, да, вот он: источает мягкий свет, наливается жизнью, словно бы ждал моего прибытия. Я смотрю вниз, и от напряжения ладони сжимаются в кулаки, адреналин вскипает в жилах, и сердце, кажется, стучит громче завывающих ветров. Но выбор сделан — возможно, еще тогда, когда я только ступил на палубу своего корабля в ранге капитана, и мои глаза впервые встретили его взгляд.

Я запрокидываю голову и смотрю на звезды. Если кто-то и правда вершит мою судьбу, то пусть знает: раз он решил не забирать нас обоих, значит, не получит ни одного.

— Хранитель, ты меня знаешь?

— Я знаю тебя, Джеймс Кирк. В прошлом ты уже проходил через мои врата. Я знаю тебя и помню, но не вижу твоего спутника.

— Да, Хранитель. Я здесь именно из-за него. Раньше ты говорил, что путешествовать можно сколько угодно. Позволительно ли мне... еще раз оправиться в прошлое? Изменить то, что было?

— Я вижу истину. Ты хочешь вернуть мертвого к жизни.

Я тяжело сглатываю и заставляю себя дышать.

— Это позволительно?

— Позволительно, но очень опасно.

— Знаю.

— Проси меня о том, что тебе нужно.

— Хранитель, покажи мне жизнь Спока с Вулкана.

Я активирую трикодер, чтобы ничего не упустить. Сначала клубится туман... а потом в нем прорисовываются лица, все яснее и яснее: молодой Сарек — впрочем, с той же несгибаемостью во взоре, с той же силой духа; молодая Аманда — мягкие черты лица, полного счастья и боли одновременно; дети — дразнящие, издевающиеся; сехлат — его добродушная морда и есть дом; маленькая девочка — красивая, но бесстрастная, пальцы на контактных точках, и вскоре свет покидает теплые карие глаза. Подростковый возраст, юность, одиночество, уединение, жизнь, проживаемая вдали от всех. А потом перед глазами плывут коридоры звездолета и мое собственное улыбающееся лицо. Опасности, преумножающаяся мудрость, покоренные миры. Принятие. Дружба. И слишком скоро... Хан.

Я дожидаюсь момента, когда Спок поднимается с кресла и направляется в инженерный.

— Стоп, — говорю я и запускаю цепь вычислений, которые позволят мне попасть точно в выбранную точку. Я прошу Хранителя остановить показ. Я знаю, куда он пошел, и не хочу снова смотреть на его смерть. Я даже не просмотрел запись с камер наблюдения на «Энтерпрайз», хотя это мой долг. Я просто не могу снова смотреть на то, как он умирает. У нас еще столько всего должно было быть впереди, черт подери! Я должен был сказать ему, как сильно люблю его. Он должен был ответить мне взаимностью. Я знаю, что он бы ответил. Но мне все казалось, что еще не время, что нужно еще подождать, что я скажу все после окончания миссии... а потом стало слишком поздно.

Тихое попискивание возвещает об окончании расчетов. Я ввожу коррективы, позволяющие мне оказаться в прошлом до того, как он покинет мостик. Все. Я готов.

— Хранитель, пожалуйста, покажи мне жизнь Спока с Вулкана еще раз.

Сцены мелькают вновь, идет обратный отсчет, мое сердце колотится в груди, как сумасшедшее, дыхание учащается, напрягаются мышцы...

А потом я прыгаю...

_____________________


Я оказываюсь на мостике своего звездолета, раненое тело «Релаянта» дрейфует слева по нашему борту. Это значит... Я поворачиваюсь... о боже, вот он! Работает за своей станцией. Живой. Я едва... Он поворачивается. Его лицо не изуродовано. Его волосы, гладкие и блестящие, отражают свет корабельных ламп. Ужасные воспоминания снова накатывают на меня, я вижу, словно наяву, как эти смоляные пряди сползают с его головы, остаются на моих руках, когда я вытаскиваю его тело из отсека реактора, как по бледному лицу стекают мне на грудь зеленые струйки. Не в этой реальности. Здесь этого не случилось, и я не позволю воспоминаниям разрушить этот прекрасный момент. Вот же он, прямо передо мной, живой, здоровый и такой красивый, что у меня сердце выскакивает из груди.

И именно из-за этого восхитительного мига я рискнул целой вселенной.

Будь я проклят за то, что сделал, но, господи, оно того стоило.

Мои чувства, похоже, написаны у меня на лице, потому что он смотрит на меня с любопытством и вопросительно приподнимает бровь. Когда она возвращается на место, он говорит:

— Сканирую источник энергии на борту «Релаянта». Ничего подобного я раньше не встречал.

О боже, только не это! Я рассчитывал появиться раньше! Еще не все потеряно, однако... Я поднимаюсь с места и направляюсь к его станции. Дэвид уже там.

— Это волна Генезиса. Они включили детонатор.

Что мне сказать? Я должен делать вид, что мне ничего не известно.

— Когда взрыв?

— Через четыре минуты.

— Мы транспортируемся к ним и отключим ее.

Сын хватает меня за руку.

— Это невозможно.

Пора. Я поворачиваюсь к Споку.

— Я иду в инженерный. Мостик ваш, мистер Спок, — я бегу к турболифту, открываю встроенный в стену шкафчик с аварийным комплектом и извлекаю оттуда автономный космический скафандр. Он, конечно, предназначен не для того, что я собираюсь делать, но на несколько минут его должно хватить. Я успею.

Он поднимается со своего места.

— Адмирал...

— Вы слышали меня, Спок? Мостик ваш. Ни при каких обстоятельствах его не покидайте. Понятно?

Его глаза темнеют.

— Джим, не надо...

— Вам понятно, капитан?

Он выпрямляется.

— Так точно, адмирал.

Я теряю время, но ничего не могу с собой поделать — просто касаюсь его плеча, впитываю жар его живого тела и улыбаюсь ему. На большее времени нет. Вскоре я уже бегу по нижним палубам своей раненой Серебряной Леди так быстро, как могу.

Когда я появляюсь в инженерном, там царит хаос. Боунз склонился над Скотти, пытаясь не дать ему встать на ноги. Тот очевидно на это не способен, но такие мелочи никогда не останавливали моего главного инженера. Юные ученики Спока выглядят так, словно не верят своим глазам. Почему молодежь всегда уверена, что будет жить вечно? Я ловлю себя на мысли, что готов сделать все, чтобы они верили в это подольше.

Шотландец хмурится и еще раз пытается подняться, но ничего не выходит.

— Я... я рад видеть, что вы принесли скафандр, адмирал. Но как вы догадались, что он понадобится? — выдыхает он. Он указывает на изломанные дверки аварийных шкафчиков, из-под которых торчат бесполезные теперь испорченные скафандры. — У нас нет ни одного целого.

— Не важно. Не думайте об этом.

Я начинаю вскрывать упаковку. Я уже и забыл, как аккуратно это надо делать, а время на исходе.

— Адмирал, что вы задумали?

Боже, нет! Нет! Я оборачиваюсь и вижу Спока. Черт бы его подрал! Почему он не остался на мостике, как я его просил?

— Вы ослушались прямого приказа, мистер Спок, — мне наконец удается снять упаковку.

— Саавик осталась за старшего, — обеими руками он сжимает мои предплечья. — Джим, позволь мне сделать это.

— Нет! Пусти, Спок.

— Я знаю, как перезапустить цепи реактора. Я справлюсь с этим быстрее, чем ты.

— Черт подери, я сказал — нет! — я отталкиваю его и неловко цепляюсь за что-то зажатым в руках скафандром. Раздается треск материи, и мы синхронно смотрим вниз. Рукав скафандра зацепился за острый край искореженного ящика для оборудования, и на этом месте теперь зияет дыра длиной в четыре дюйма. Он бесполезен. Я отшвыриваю скафандр прочь и иду к дверям отсека ректора.

Его рука сжимает изгиб моей шеи, и я медленно, очень медленно, оседаю на пол. Я в сознании, но не могу двигаться, не могу говорить — только мысленно кричу от бессилия.

Боунз преграждает Споку путь. Он смотрит на меня, но говорит с вулканцем.

— Что вы только что сделали?

— То, что должен был, — отвечает Спок и шагает вперед.

Узкая ладонь сжимает затянутое красной тканью плечо.

— Вы туда не пойдете.

— Возможно, вы правы, доктор. Как себя чувствует мистер Скотт?

Я беззвучно открываю рот. Не отворачивайся от него, Боунз, только не отворачивайся! Но ни единого слова не слетает с моих губ, и Боунз отворачивается. Я хорошо знаю, что произойдет, когда вижу, как Спок поднимает руку.

Предельно аккуратно он опускает обмякшее тело нашего друга на палубу. Мне не все видно с того места, где я лежу, но я догадываюсь, что он замирает около него на мгновение, касается на прощание, а потом встает и идет дальше. Забирает перчатки Скотти раньше, чем инженер успевает возразить, и входит в отсек реактора.

Нет!

Когда тело начинает мне подчиняться, уже поздно. Опять. Боунз и Скотти снова держат меня, когда я пытаюсь ворваться в затопленное радиацией помещение, пока он перезапускает цепи реактора. Я смотрю в глубину этих темных глаз, в которых я находил то, что дарило моей жизни смысл — смех, дружбу и любовь — и понимаю, что эти глаза больше не видят. Шатаясь, он подходит к двери из прозрачного алюминия и прижимает к ней сложенную в та'але ладонь — когда-то изящную и притягательную, ту самую, что я так хотел почувствовать на своем теле, а теперь сожженную радиацией и кровоточащую.

Боунз и Скотти отпускают меня. Я хочу отвернуться, сбежать, но не могу оставить его наедине с немыслимым. И все происходит как в прошлый раз: мы делаем те же жесты, произносим те же слова. А то, что я действительно хочу ему сказать, должен ему сказать, нельзя говорить здесь и сейчас. Самое скрытное создание во всей вселенной не захочет услышать такое на глазах у публики. И я молчу, уважая его достоинство, и только прижимаю ладонь к стеклу. Ялюблютебя-люблютебя-люблютебя, — но этот беззвучный крик не слышен никому. Прикосновение нам снова не доступно. Отекшие губы изгибаются в слабой улыбке, и он умирает. Снова.


_____________________


Мгновение спустя я ощущаю твердую землю под своими коленями и слышу вой ветра. Хранитель забрал меня назад. Я поднимаюсь на ноги и смотрю в проем его ворот: мягкий свет пульсирует в такт моему сердцу. Мое лицо залито слезами, но еще не время оплакивать мою потерю. Я моргаю, прогоняя слезы.

— Время вернулось в свою колею. Все снова стало, как было. Вы можете попутешествовать еще. Я открою вам ворота.

Все не может так закончиться. Мое тело ломит от усталости. Моя душа — то, что он нее осталось — истерзана в клочья. Мне снова пришлось смотреть, как он умирает в муках, я хотел убежать и спрятаться, как раненое животное, но не мог.

— Хранитель. Я должен снова вернуться в прошлое.

— Проси меня о том, что тебе нужно.

— Хранитель, покажи мне жизнь Спока с Вулкана.

И снова жизнь Спока плывет перед моими глазами. Подстроив трикодер, я ввожу координаты так, чтобы появиться на мостике раньше, чем в прошлый раз. Начинается обратный отсчет...

И я прыгаю...

Я опять появляюсь в капитанском кресле. Я поворачиваюсь к станции Спока, но его там нет. Его кресло пустует. Каким-то образом я ухитрился ошибиться, а может, это время изменило свой ход... Нужно срочно бежать в инженерный.

— Саавик, мостик ваш.

— Я прошу разрешения сопровождать вас, сэр.

— Черт подери, здесь что, никто не обучен подчиняться приказам?

— Прошу вас, сэр, — она поднимается со своего места. В ее глазах дрожит беспокойство, когда она бросает взгляд не на меня, а на пустое кресло Спока, и я вдруг осознаю, что она очень сильно его любит.

— Сулу, корабль ваш, — двери лифта открываются. Я беру скафандр из шкафчика и вхожу в лифт. — Поспешите, Саавик, у меня нет времени вас ждать.

Когда мы добираемся до инженерного, Спок уже спорит с Маккоем. Живой. Все еще живой и даже не в отсеке реактора. Мысленно я благодарю всех известных мне богов за то, что успел вовремя. Бонуз отворачивается, чтобы посмотреть на Скотти, и Спок тут же применяет к нему шейный захват.

— Кройках! — несмотря на возглас, колеблется он на мгновение дольше, чем требуется, и я успеваю схватить его за руки и развернуть напряженное тело к себе.

— Спок! Скафандр!

— Нет времени.

Он все еще в моих руках, когда Савик протискивается мимо нас, вводит код и входит в отсек.

— Саавик! Нет!

Было одно короткое мгновение — не дольше удара сердца — когда я мог отпустить его, чтобы он ее остановил, спас, предотвратил мучительную смерть, которая ее ждала. Я мог его отпустить... но не отпустил.

Он сопротивляется, но я вцепляюсь в него изо всех своих сил. Один бы я все равно не справился, но Скотти, Боунз и два техника приходят на помощь, и за спиной Саавик закрываются прозрачные двери. Отсек заполняет радиация. Ее уже не спасти. Она перезагружает цепи реактора, и на искореженной консоли за ее спиной красные огоньки сменяются зелеными. Скотти связывается с мостиком, и корабль уходит в варп как раз в ту секунду, когда Саавик падает на колени.

Мышцы Спока расслабляются. Я смотрю ему в лицо и вижу в глазах что-то настолько ужасное, что приходится отвернуться. Когда мы отпускаем его, он подходит к двери и включает аудиосвязь.

— Саавик-кам, — говорит он так нежно, словно дарит поцелуй.

Она пытается сконцентрироваться. Сконцентрироваться на звуке его голоса. Медленно подползает на коленях к барьеру. Он тоже опускается на колени. Две темные макушки склоняются друг к другу. По ее лицу течет кровь, глаза невидяще вглядываются в пустоту, пытаясь в последний раз увидеть его лицо.

Он принимается тихо шептать по-вулкански, но вшитый мне под кожу универсальный переводчик легко интерпретирует слова:

— Я не могу открыть отсек, Саавик-кам. Радиация заполнит всю палубу. Многие погибнут.

— Я знаю, сэр, — хрипло отвечает она.

— Зачем? Зачем ты это сделала? Я должен был идти. Это было моим долгом.

— Я знаю, но я имею те же права. Вы... должны жить, капитан.

— Ты спасла корабль, Саавик, и всех на его борту.

Она уже с трудом сохраняет сознание, пытается говорить, но ничего не выходит.

— Я бы взял твою катру в себя, Саавик-кам, если бы мог.

— Живите долго и процветайте... — вымученно выдыхает она и добавляет еще одно слово на вулканском, которое я понимаю и без переводчика. — Са-мекх.

Он шепчет что-то в ответ, но так тихо, что не улавливает даже переводчик.

Это кажется невозможным, но на ее лице расцветает улыбка. Сделав последний вздох, она падает на барьер и умирает.

Нужно не меньше часа, чтобы атмосфера отсека реактора очистилась. Я не могу оставить его ждать в одиночестве, и мы сидим рядышком на полу инженерного и, не говоря ни слова, наблюдаем за техниками, без промедления взявшимися за ремонт корабля. Он не отрывает глаз от неподвижного тела Саавик, а я смотрю на него. Я понимаю, я бы чувствовал то же самое, если бы на ее месте сейчас лежал Дэвид. За эту смерть Хан не в ответе. Эта смерть — целиком и полностью моя вина. Спок не сможет простить меня, когда я скажу ему, что сделал. И все же он жив и здоров благодаря моему поступку. Его горячее сердце ровно бьется под тканью униформы. Дыхание слетает с его губ. Он жив!

Будь я проклят, но я рад, что все вышло именно так.

Наконец мы надеваем новые защитные скафандры и входим в отсек. Спок позволяет мне помочь поднять с палубы тело Саавик. Его глаза встречаются с моими, и он осторожно принимает ее из моих рук. Маккой уже ждет нас снаружи с каталкой. Той самой специальной каталкой, снабженной энергетическим полем, которое не пропускает радиацию, но на этот раз она предназначается для другого тела. На секунду мне кажется, что Спок не отпустит Саавик. Маккой, к счастью, наблюдает молча. Мы ждем, и в конце концов Спок находит в себе силы. Маккой включает устройство, и воздух наполняется тихим жужжанием. Если бы не страшные ожоги на коже, то можно было бы подумать, что она просто спит. Ребенок, заснувший посреди игры. Но я напоминаю себе, что она не ребенок. Она была взрослой женщиной, знавшей, на что идет. Женщиной, перед которой встал выбор: умереть самой или смотреть, как умирает тот, кого она любит. Женщиной, выбравшей более простой путь. Я смотрю на Спока. Я бы поступил так же.

Мы снимаем скафандры и выходим из инженерного следом за толкающим каталку Маккоем. Коридоры пусты, но когда мы заходим в лазарет, оказывается, что он полон людей, стоящих вдоль стен и склонивших головы в знаке молчаливого уважения. Не только к Саавик, но и к Споку. Почти никто не знает истории рождения Саавик и ее спасения из «Хеллгарда», но все замечали, что отношения у них с капитаном Споком были особенные. Она никогда не ходила у него в любимчиках, он всегда относился к ней так же, как и к остальным членам команды, но его гордость от ее успехов была очевидна. По крайней мере, для меня. Один из медработников забирает у Маккоя каталку и направляет ее во внутреннюю комнату. Спок следует за ней, но Маккой останавливает его, придерживая за рукав.

— Вы сделали для нее все, что могли. Теперь наша очередь. Мы обо всем позаботимся, Спок.

Спок переводит взгляд с опустевшей каталки на лицо Маккоя.

— Но я... Да. Да, доктор, конечно, — он разворачивается и идет к дверям.

— Подожди меня, Спок. Боунз, как экипаж? Есть еще потери?

— Нет, на этот раз только Саавик. Скотти сказал, что они уже занялись ремонтом. Он сообщит тебе, когда они закончат, — он переводит взгляд на Спока, замершего у двери спиной к нам.

— Джим, проследи, чтобы он что-нибудь поел и нормально отдохнул, — Боунз снова впивается в меня проницательным взглядом своих голубых глаз. — Это было ужасно. Ты как?

— Благодаря Саавик, в порядке.

По лицу Маккоя видно, что мой ответ его не удовлетворил. Но он решает не спорить сейчас и вместо этого подходит к Споку.

— Спок, — мягко окликает он.

Спок даже не оборачивается.

— Да, доктор?

— Я освобождаю вас от обязанностей на двадцать четыре часа.

Спок кивает.

— Примите вечером водный душ. Я запрограммирую его на добавку двух литров гидронолиновой эмульсии. Тебя это тоже касается, Джим. А так же всех тех, кто был сегодня в инженерном рядом с отсеком реактора, — на тот случай, если радиоактивные вещества все же просочились наружу. Для страховки, — он снова осторожно касается руки Спока. — Мне так жаль, Спок.

— Я знаю, — Спок шагает вперед. Двери открываются, и он исчезает.

— Побудь с ним, Джим... если он позволит.

— Непременно.

Я догоняю Спока у турболифта.

Мы стоим молча, ожидая, пока он доставит нас на пятую палубу. Когда двери открываются, я выхожу, но Спок меня останавливает.

— Мостик. Я должен проверить...

— Нет. Не сегодня. Сегодня никто из нас туда не пойдет, — я веду его по коридору, но, когда мы останавливаемся у его двери, он замирает вместо того, чтобы ввести код доступа.

— Если ты хочешь побыть один...

— Нет. Адмирал... Джим... я буду рад твоей компании.

Я вхожу в каюту вместе с ним. Так странно снова видеть его в этом загадочно-инопланетном полутемном помещении... Я делаю глубокий вдох, впуская в легкие запах благовоний, запах его тела. Я никогда им не надышусь. Прошлое меркнет, его смерть кажется теперь забытым на рассвете ночным кошмаром. С каждой секундой эта реальность становится все более настоящей, наливается осязаемостью, весом.

— Я так и не сказал тебе, как мне жаль. Я скорблю вместе с тобой. — Больше, чем ты думаешь. Своими руками она выковала мое счастье.

Он оборачивается.

— Я знаю, Джим.

— Давай, снимай форму и садись. Тебе стоит выпить немного бренди — того, что держишь для меня.

Я наполняю два стакана янтарной жидкостью, возвращаюсь, сажусь напротив и вкладываю один в его ладонь. Он кажется вымотанным, бледным и уставшим. Он кажется совершенно восхитительным. Конечно, я скажу ему, что сделал. Разумеется, скажу. Но не сейчас. Не сегодня. Одна ночь. Много ли я прошу за человеческую душу? Сегодня я не в силах столкнуться с его реакцией на мой поступок. Да и он не вынесет еще одного удара.

— Пей, — говорю я.

Он делает маленький глоток.

— Она назвала меня «са-мекх», — тихо говорит он. — Она не называла меня так прежде.

— Я знаю. Это значит отец.

— Это может оказаться правдой.

— Спок?

— Та ромуланская коммандер, с корабля которой мы выкрали прибор невидимости. В ромуланских обычаях демонстрировать презрение к своим пленникам, давая жизнь рожденным от них полукровкам. Ромуланки получают их семя по договоренности или силой, а если не удается ни то, ни другое, то берут образец ДНК. Все эти дети позже оказываются брошенными, — он бездумно смотрит на свой стакан. — Детская жизнь ценится на Вулкане превыше всего. Одна мысль о том, что ребенок может быть брошен или унижен, сама по себе является непосильной ношей. Особенно если к такого рода последствиям приводят действия кого-то из моего народа.

Мы никогда не обсуждали этот инцидент, но я помню, с какой неохотой Спок согласился выступать в роли шпиона. В горле пересыхает.

— Ромуланская коммандер... Вы с ней...

— Были вовлечены в сексуальный акт? Нет. Но получить образец моего генетического материала было для нее проще простого. Мои отпечатки пальцев на бокале, клетки моей кожи на ее руке. Десятки возможностей. Когда я спас Саавик, и мы вернулись на Вулкан, я легко мог бы отследить ее наследственный материал и определить ее вулканского родителя. Выбор был за ней. Я мог оказаться ее отцом — ее возраст делал данное предположение вполне вероятным — но я всегда считал, что она являлась дочерью кого-то из погибших пленников ромуланцев. Она была ребенком. Она всерьез загорелась идеей доказать миру, что она истинная вулканка, и успокоилась только тогда, когда я заверил ее, что сделаю ее своей подопечной. Однако мне казалось, что она все равно захочет узнать правду, когда станет взрослой.

— Но она не захотела, не так ли?

— Нет. Возможно, она просто боялась узнать имя своего настоящего родителя.

— Ничего подобного. Мне кажется, она считала тебя настоящим отцом и не хотела никого другого. Она тебя любила.

— Из уважения к ее вулканскому родителю я никогда не называл ее дочерью, хотя в душе считал ее таковой.

— Она это знала, — он бросает на меня быстрый взгляд, а потом снова устремляет его на стакан с бренди. — Ну конечно, она знала. Спок, — и тут я вспоминаю еще об одной вещи. — Тогда, в самом конце, ты сказал ей что-то на прощание.

— Кофу. Это значит...

— Дочь.

Он кивает, и тогда я понимаю, почему Саавик улыбнулась перед смертью.

Взгляд проницательных темных глаз снова останавливается на моем лице. Ладони крепче сжимают стакан.

— Когда я спас Саавик из «Хеллгарда», она пыталась отплатить мне так, как ее научили.

Мне не было ничего об этом известно, но я все равно знал, что он сейчас скажет.

— Спок, ты не должен...

— Она предложила мне свое тело, — в каюте так тихо, а его глаза так темны. — Ей было около восьми лет по меркам землян.

У меня нет слов. Такие дети, как Саавик, — одна из причин того, почему мы все еще здесь.

— Я объяснил ей, что не нуждаюсь в плате за ее спасение. Но она не понимала, что такое доброта и сострадание. Она никогда не видела ни того, ни другого. В конце концов я нашел слова, которые она была в силах понять. Я сказал ей, что принадлежу другому. Сначала она не поверила мне, хотя это было чистой правдой. Она повторяла свое предложение год за годом и прекратила только после... — он резко поднимается на ноги, идет к столу и ставит стакан на его блестящую поверхность.

Мне кажется, я забываю, как дышать, но все же встаю и иду за ним.

— Она прекратила только после...

Он поворачивается ко мне, и я думаю, что он никогда не был таким красивым, как в это мгновение.

— ... только после того, как впервые увидела нас вместе. С того дня она больше не предлагала мне себя.

— Почему ты говоришь мне это?

— Я должен был погибнуть сегодня в отсеке реактора. За корабль. За Саавик. Но в первую очередь — за тебя.

Я киваю.

— Хвала господу, ты жив, — я вдруг перестаю контролировать себя, хватаю его за плечи так, словно до сих пор боюсь, что его поглотит радиация.

— Только вулканец мог бы продержаться там достаточно долго, чтобы успеть устранить сбой.

Хватит, замолчи. Я больше этого не вынесу.

— Спок...

— Когда я собирался войти в отсек, то думал только об одном: я не сказал, как сильно тебя люблю.

Я медленно прижимаю его к себе. Дрожащими руками стискиваю его лицо, притягиваю ближе и целую. Сладко, господи, как же сладко. И нет страсти. Нет огня. Сейчас неподходящий момент — и все же со всей жаждой, мучившей меня долгие годы, я вжимаюсь в его губы. Теперь все будет хорошо. У нас впереди столько времени. Мы будем вместе до конца наших дней. А теперь я должен сделать все, чтобы это стало возможным.

Я отпускаю его, и он устало кладет голову мне на плечо, позволяет себя обнимать.

Слабая дрожь сотрясает его тело. Он вымотан. Он на ногах еще дольше, чем я, мои эмоции вытягивают из него последние силы. Я делаю шаг назад.

— Иди и прими душ, который прописал тебе Маккой. А я пока реплицирую что-нибудь поесть.

— Джим, я не...

Я легонько толкаю его в плечо.

— Когда ты вообще ел в последний раз, а? Нет, не отвечай. Даже знать не хочу, — он снова пытается возразить, но я не даю сказать ни слова. — Чего-нибудь легкого. Чаю и немного того тагдарского бисквита, который тебе так нравится — большего я не прошу.

Он коротко кивает и молча разворачивается. Наверное, он просто не в силах спорить.

Я программирую репликатор и думаю, что он наверняка сумеет простить меня. Иначе не может быть. И тут до меня доходит, что я так и не сказал, что люблю его. Разумеется, поцелуй не оставляет особого простора для воображения, но все же... Я не сказал этого вслух. Нам обоим это нужно. Я ждал столько лет, я потерял столько времени, что еще одна лишняя минута кажется невыносимо долгим сроком.

Я вхожу в заполненную горячим паром ванную и смотрю на узкую мускулистую спину, на влажный шелк черных волос, вдыхаю полной грудью аромат его тела.

— Спок, я должен сказать тебе кое-что...

А потом происходит цепь событий — незначительных, на первый взгляд, но чудовищных и совершенно неизбежных. Он поворачивается — невозможно медленно. Улыбается, и свет озаряет его темные глаза. Его нога скользит на мокром полу. Удивление искажает строгие черты. Черная макушка с глухим звуком ударяется о стенку кабины, и он падает. Я тяну руку в попытке его удержать, но она движется слишком медленно, я не успеваю, я просто не успеваю... Он бьется затылком об острый край дверки, шея со страшным хрустом сгибается под неестественным углом, голова дергается еще раз, и он неподвижно замирает. Вода течет по его лицу, собирается лужицами в его открытых глазах. Пару мгновений я еще вижу в них узнавание, а потом оно исчезает — словно кто-то задул свечу.

Я хватаюсь за коммуникатор.

— Лазарет! Чрезвычайная ситуация! Срочно в каюту капитана Спока!

Но я понимаю, что уже поздно. Ялюблютебя-люблютебя-люблютебя, — мысленно кричу я, дотрагиваясь до его тела, но этот беззвучный крик не слышен никому.

Продолжение в комментариях