Судьба благоволит старикам, детям и кораблю Энтерпрайз (c)
Название: Полный оборот
Автор: Killa
Переводчик: ~Nagini~
Разрешение на перевод: получено
Ссылка на оригинал: ksarchive.com/viewstory.php?sid=22
Вселенная: ST: TOS
Пейринг: Кёрк/Лори Чани, Кёрк/Спок
Жанр: ангст/романс/эротика
Рейтинг: NC-17
Саммари: Сиквел к фику Поворотный пункт.
Виджер возврашает Спока на Энтерпрайз, но смогут ли они с Кёрком оставить позади все плохое и начать сначала? Впервые опубликован в 1997 году.
Цикл: «Turning point» + «Full Circle»
Дисклеймер: Переводчик не извлекает никакой выгоды и уверен, что автор тоже ее не получал.
Количество слов в оригинале: 52050
* * *
Поздней ночью с неба падают звезды,
нежны, как молитва, раскрывшиеся на рассвете бутоны.
И так ясно звучит в тиши твой голос –
ты тихо зовешь, зовешь его.
Где-то вдали солнце поднимается над песчаными дюнами,
никогда раньше ты не встречал такого безмолвия.
Главный вопрос терзает, терзает тебя –
твое сердце, твою душу… Обрел ли ты покой?
А где-то еще идет первый за зиму снег,
Под перезвон колоколов ложится на землю.
Закутавшись теплее, ты поешь и зовешь, зовешь его –
всем своим сердцем, всей душой… Обрел ли ты покой?
Loreena McKennitt, Full Circle
оригинальный текст
Stars were falling deep in the darkness
as prayers rose softly, petals at dawn
And as I listened, your voice seemed so clear
so calmly you were calling, calling him
Somewhere the sun rose over dunes in the desert
such was the stillness I never felt before
Was this the question pulling, pulling, pulling you
in your heart, in your soul, did you find rest there?
Elsewhere a snowfall, the first in the winter
covered the ground as the bells filled the air
You in your robes sang, calling, calling him
in your heart, in your soul, did you find peace there?
(песню можно послушать, например, здесь: muzebra.com/l/1pi5wrjiqzv/)
Первая часть от 09.03
* * *
Зимнее солнцестояние в мире, который никогда не видел снега.
Спок собирался отправиться прямиком на Селейю, но отец ожидал его прямо у транспортера на центральной станции. Увидев его около платформы, Спок почувствовал, как внутренности скрутило узлом – точно так, как бывало в детстве, когда его призывали к ответу за какой-нибудь неблагоразумный поступок.
– Посол, – произнес он, не найдя в себе сил обратиться к стоящему перед ним вулканцу как-то иначе. Проницательные глаза остановились на его лице, видя, вероятно, больше чем нужно, но Спок не собирался оправдываться – прилететь сюда и без того было слишком большим испытанием, и ему точно не хватит сейчас мужества на то, чтобы ввязаться в спор с отцом.
– Спок, – лицо Сарека ничего не выражало, и все-таки было совершенно ясно, насколько сильно он недоволен. – Ты намеревался направиться прямиком в святилище?
– Да, намеревался, – максимально развернутый ответ, на который он был сейчас способен. Только один человек мог рассказать Сареку о его планах, и он не был готов произносить его имя вслух.
– Твоя мать не поймет.
Спок не позволил своему взгляду дрогнуть.
– Я не жду ее понимания. Я делаю, что должен, – он ясно слышал слабость в собственном голосе. За последние три дня он не говорил ни с одной душой, и даже это жалкое подобие разговора выматывало его. Все, что он хотел – это добраться до святилища на горе и позволить Наставникам вырезать из него эту боль, выжечь ее пламенем логики. Он хотел опустеть. Знал, что не с состоянии чувствовать больше, чем сейчас – даже если этим чувством была вина перед матерью.
– Спок… я переговорил с твоим капитаном.
Отчаянные попытки не вздрогнуть надломили что-то внутри.
– Я не стану обсуждать это с вами, посол.
– Твое решение крайне неожиданно. Я боюсь, что оно принято опрометчиво и слишком поспешно.
– Мне не требуется вашего одобрения.
– Сын мой, многие считают дисциплину Колинар радикальной, реакционной традицией, время которой давно ушло.
Спок пристально посмотрел на отца.
– Многие?
Сарек опустил глаза, признавая правоту сына.
– Да, у меня есть причины придерживаться такой точки зрения.
Спок понимал, что у Сарека может быть только одна причина произносить такие слова, но все равно не был способен в данный момент думать о тревогах отца. Слишком много боли он испытывал, и хрупкие стенки его самоконтроля просто треснут под этим мягким, но навязчивым допросом, этой нетипичной заботой. Нужно было поскорее со всем этим разделаться.
– Вы сами неоднократно убеждали меня в необходимости овладения этим искусством, посол. Теперь вы судите меня за то, что я признал мудрость этой доктрины?
– Сын мой, я хочу только знать, что ты рассмотрел последствия своего выбора.
Спок не сумел справиться с рефлекторным сердцебиением, и, заметив, как расширились зрачки Сарека, понял, что внутреннее состояние отразилось на лице.
– Вы не понимаете. Выбора нет.
Какое-то время Сарек никак не мог найтись с ответом, и это было так необычно, что Спок почти развеселился. Но потом на лице отца появились первые признаки понимания, за которым последовала жалость, и Спок почувствовал, что больше не сможет выдерживать его взгляд.
– Ваш сын глупец, посол, – он опустил глаза.
– А он знает? – с трудом проговорил Сарек через пару мгновений. – Понимает, что вы с ним…
В его словах не было осуждения – только сдержанность, но Спок все равно знал, что не сможет вынести этого разговора.
– Я не стану это обсуждать.
– Спок, – проговорил Сарек едва слышно, – если ты не сказал ему о связи, то, возможно…
– Ему все известно, – резко отозвался Спок, чувствуя, что достиг пределов своей выдержки. Ему нужно уйти, сейчас же, до того, как он окончательно опозорил себя в публичном месте. Он собрал в кучу остатки контроля и с мольбой посмотрел на отца. – Он знает. Вы должны понимать неизбежность моего пути. Прошу, прекратите говорить о том, что вас не касается, и позвольте мне идти.
Сарек выглядел обиженным.
– Твое благополучие… касается меня. Я прошу только об одном: рассмотри другие возможности.
– Их нет.
– Всегда есть…
– Вы ничего в этом не понимаете!
– А он? – сквозь тихий шепот пробивались металлические нотки привычного для галактического посла тона. – Он знает, но понимает ли он? Ты предоставил ему все факты? Он человек, Спок, и ты не можешь ждать от него полного понимания особенностей появления спонтанной Связи, – голос Сарека снова изменился – теперь в нем звучало то, чего Спок никогда в нем не слышал, и это что-то больше всего напоминало мольбу. – Он хочет всего лишь поговорить с тобой.
Спок отвернулся от отца, едва подавив порыв ударить его. Неужели Сарек не видит, что он сейчас сорвется? Ему казалось, весь мир вокруг дрожит и трещит по швам от силы, с которой он цепляется за реальность.
– Я должен идти, – все, что смог он ответить. И пошел прочь.
– Я не верю, что он предал бы тебя, если бы владел всеми фактами. Он был готов умереть за тебя, мой сын, разве ты забыл? – практически крикнул вслед Сарек.
Снова повернувшись к отцу, Спок на мгновение прикрыл глаза. Воспоминания о кун-ут-калифи болью отозвались в его сердце. Разумеется, он не забыл. Но Сарек не способен понять, не может знать о том, что произошло между ним и его капитаном, до него не доходит, что все, что осталось – это путь на Селейю.
– Нет, – прошептал Спок, – я не забыл, – он снова двинулся вперед, стараясь уйти как можно дальше от посла до того, как окончательно потеряет контроль над собой. Он убегал, он не останавливал этого бега с тех пор, как губы Джима поставили на него клеймо на ступенях платформы транспортера.
Он спускался вниз так медленно, как будто был в три раза старше своего возраста, зная, что, стоит ускорить шаг, и он просто рухнет на колени. Нет, Сарек не сможет понять – он не знает Джеймса Кёрка так хорошо, как его знает Спок. Не знает о том, что Спок просто взял то, в чем нуждался, не предоставив Кёрку даже шанса отдать это по своей воле. Не знал, как жестоко Спок осуждает самого себя за это.
Его отец был прав, конечно. Джим охотно отдал бы все ради благополучия Спока – даже то, что было украдено у него в ночи тем, кто носил личину его лучшего друга. Но отец был не прав, если думал, что Спок может такое допустить.
Он не допустит отпущения своих грехов. Он отправится на Селейю, он освободит Кёрка, он не будет смотреть, как, в конце концов, в душе Джима вызреют отчуждение и обида, не будет наблюдать за тем, как распадается на части его неукротимая, удивительно независимая личность. Горячее солнце пустыни будет сжигать его непристойные желания до тех пор, пока не останется ничего, кроме логики, и если он должен заплатить за свободу Джима своим сердцем – да будет так.
Он достиг парковки наземного транспорта, провел своей кредиткой по дисплею терминала – в то же мгновение один из автомобилей устремился к нему на автопилоте и уже через пару секунд припарковался на краю пешеходной зоны. К этому моменту Спок почти вернул себе способность держать себя в руках – его пальцы, по крайней мере, уже не дрожали так заметно. Видимо, Сареку не суждено узнать, что сегодня он был как никогда близок к тому, чтобы довести своего сына до чудовищных размеров эмоционального взрыва.
Он не сомневался в том, что его решение – единственно верное, потому что не было, как он и сказал отцу, никакого другого выхода. Бесплодие Гола – вот все, что ему осталось, и через какое-то время боль утихнет, будто бы ее никогда и не было. Кёрк, конечно, будет испытывать боль, возможно даже, будет ощущать себя преданным, но это ничто по сравнению с тем, что было бы, реши он остаться. Джим справится. Одиночество, длительный стресс – вот что привело его к Споку, и худшим из предательств было именно то, что Спок воспользовался слабостью своего капитана.
Поэтому лучше всего уйти до того, как это предательство разрушит все то хорошее, что когда-либо было между ними.
Полный решимости, сын Сарека, не оглядываясь более назад, шагнул в слепящий полуденный свет.
* * *
Джеймс Кёрк стал экспертом в области выносливости.
Они сделали его адмиралом, начальником оперативного управления Звездного флота, и поначалу, прячась за своим высоким званием, он пытался функционировать нормально, хотя на самом деле стал инвалидом, упорно делающим вид, что нехватка конечностей ничего не меняет, и надеялся, что если притворяться достаточно долго, то это станет правдой. За неделю он потерял все, что имело для него значение.
Коммюнике от Сарека сделало его кошмар реальностью. Это было просто текстовое сообщение, краткое и исключительно по существу. «Попытка оказалась неудачной, адмирал. Мои соболезнования. Желаю добиться успеха в новой должности».
Тогда Кёрк отправился на Вулкан. Только потом он понял, что это было нелепой затеей. Только потом осознал, почему его не пустили в святилище, почему заставили вернуться домой. Только потом до него дошло, что Сарек и Аманда так мягко пытались объяснить ему.
Спок не вернется.
Маккой старался помочь, но, в конце концов, Кёрк оказался не в силах выносить больше его заботливого участия. Искушение признаться во всем было ужасным, но страх тьмы, которую эта исповедь может поселить в его душе, был больше. Он не заслуживал отпущения грехов. А под конец ему открылась еще одна истина: он не заслуживал и дружбы.
Маккой сам снабдил его оружием, в котором нуждался Кёрк, чтобы оттолкнуть друга. Доктор отправился в штаб Звездного флота, чтобы оспорить повышение Кёрка на медицинских основаниях.
Когда Кёрку стало об этом известно, он просто взвился от злости.
– О чем, черт возьми, ты думал, когда творил такое за моей спиной? – орал он на Маккоя в тот день, когда узнал о его поступке.
– Послушайте, адмирал, если вы сами не способны за собой присматривать, то кто-то должен делать это за вас. Это повышение убьет вас. Разве вы не понимаете этого сами?
– Вас, доктор, это не касается. Я большой мальчик, и способен принимать собственные решения. Дьявол, мне платят за то, чтобы я их принимал.
– Нет, теперь вам платят не за это, – напомнил Маккой. Произнесенная им вслух истина выбила Кёрка из колеи окончательно, и ссору было уже не остановить. В конце концов, Кёрк выставил благонамеренного доктора из своей квартиры и из своей жизни. Дни превращались в недели, и он начал думать, что этого уже никогда не удастся исправить.
Его сводил с ума повторяющийся сон, и Кёрк заметил, что меньше ест и меньше спит. Он стал загружать себя работой до предела, быстро попав в зависимость от почти круглосуточного прозябания в офисе, но не помогало и это. Ему снилось, что он задыхается, и этот кошмар врывался в его сон даже тогда, когда он задремывал, падая с ног от усталости, оплетал его грудь липкими щупальцами даже при свете дня.
Он не мог вспомнить, когда это началось, только через несколько недель заметил, что кошмар преследует его даже днем. У него не было формы, не было деталей, но, просыпаясь, он каждый раз обнаруживал себя насквозь мокрым от пота, жадно хватающим ртом воздух и трясущимся от страха. Но помнил он только тишину. Если бы он был капитаном, то тут же отстранил бы себя от должности и запер в лазарете на пару с доктором и его сеансами психотерапии.
Но он не был капитаном, поэтому мог позволить себе медленно распадаться на части. Ему некому было пожаловаться.
Шли недели. Эта гнетущая тишина превратилась в волну, которая накрывала его с головой всякий раз, когда его самоконтроль давал хоть небольшую трещину. Каждый день превратился в битву, в которой он не мог себе позволить потерпеть поражение. Он не станет думать о том, во что превращается.
Он не станет думать о Споке.
В самые темные ночные часы, когда сил бороться уже не оставалось, он лгал себе, что это пройдет.
Однажды поздним вечером удушье охватило его, когда он был на ногах, и было плохо настолько, что он открыл в квартире все окна и полной грудью вдыхал холодный октябрьский воздух до тех пор, пока приступ не прошел. Когда он наконец смог дышать, то оправился на кухню, достал из шкафов все ингредиенты для травяного чая и засыпал их в заварник.
Он не любил чай, никогда не любил… хотя иногда он мог помочь ему заснуть. Это было единственной уступкой, на которую он мог пойти перед лицом своей боли. Сегодня, стоило ему открыть пакет, аромат трав разнесся по кухне и он почему-то вспомнил о к’рх’тха – жгучем напитке, который Спок иногда пил, когда они играли в шахматы.
Он стоял у стола, оперевшись на локти, и чувствовал, как туго натягивается в груди острая боль. Он хотел, чтобы она ушла. Готов был на что угодно, только бы она отпустила его. Он даже попытался заплакать. В первый раз за несколько недель он разрешил себе подумать о Споке, заставил себя подумать о Споке, заставил себя вспомнить, как они гуляли по тенистым авеню Нового Орлеана. Заставил себя вспомнить, что он чувствовал, когда целовал Спока, это принесение себя в жертву, как будто каждая частичка его души желала сгореть от наслаждения.
Но слезы не появились, и тогда он подумал об Энтерпрайз и Споке, вспомнил о том, как они были на мостике, как готовились спускаться на новые планеты, и как уверенно он чувствовал себя тогда, когда вулканец стоял за его правым плечом. Повернуться, встретиться с ним глазами, разделить этот момент на двоих – вот зачем они были там, вот что делало его жизнь стоящей.
Тогда он почти смог заплакать. Но ощущение слез, подступивших к глазам, слишком походило на нехватку воздуха, и его тело стало сопротивляться, отказалось продолжать, и, в конце концов, остались только тяжесть в груди и комок в горле. Он сел на холодный мраморный пол, обнял руками колени и просидел так до утра.
Прошло еще несколько недель. Панические атаки не прекращались, но не становилось и хуже. Он похоронил себя в работе, он пытался делать вид, что все в порядке, однако потеря веса и постоянная усталость начали привлекать внимания высшего командования. Он поймал себя на том, что избегает старых друзей, коллег – всех тех, кто знал его достаточно хорошо, чтобы начать задавать вопросы.
На самом деле, список был недлинным. Должность начальника оперативного управления была не той работой, что добавляла популярности.
В первый раз бывший капитан Энтерпрайз встретился с вице-адмиралом Лори Чани на одном из официальных приемов, которого не удалось избежать. Он не знал, что заставило ее подойти тем вечером, и, тем более, не понимал, почему она решила пойти домой вместе с ним. Вначале он даже считал, что у нее есть намерение… что она, или кто-то, занимающий еще более высокую в адмиралтействе должность, подозревает, что этот Джеймс Т. Кёрк находится на грани нервного срыва.
Потом он убедил себя в том, что она не осталась бы с ним только из-за этого. Может, на ночь, на неделю или даже на месяц – но не на два года. Безусловно, нет.
Той ночью это не имело значения. Тонущий человек не выбирает своего спасителя.
В течение месяца они проводили вместе почти каждую ночь, и когда снова приходила его тишина, то он просто лежал и слушал спокойный ритм ее дыхания. А потом засыпал блаженным сном без сновидений. Он начал думать, что эти странные беспричинные панические атаки пропали навсегда.
Вскоре после этого оказалось, что он выдает желаемое за действительное.
* * *
Он проснулся, тяжело дыша, с такой пронзительной болью в голове, что казалось, ему в левый глаз воткнули тупую иглу, и она прошла насквозь через мозг. Лори трясла его за плечи и выкрикивала его имя.
– Свет, – скомандовала она. Он издал бессвязный звук протеста, но было поздно. Свет ослепил, вгоняя иглу еще глубже, и он, застонав от боли, отвернулся, пытаясь укрыться от беспощадной яркости.
– Нет… не надо света, – едва смог произнести он.
– Господи, Джим… – она приглушила освещение до минимума, но все равно было слишком ярко. Он никак не мог выровнять дыхание. – Компьютер, поднять уровень кислорода на два процента, – резко отдала она новую команду и обняла Кёрка за плечи.
Он вздрогнул и постарался сконцентрироваться на дыхании, держась за Лори с отчаянием утопающего. Она гладила его плечи до тех пор, пока дыхание почти не пришло в норму.
– Прости, – сказал он, когда почувствовал, что снова способен говорить. – Я в порядке.
Она села рядом, все еще держа руку на его затылке.
– Ты уверен?
Кёрк кивнул. Пот на лбу стал холодным, и его начало трясти.
– Да, прости, это… это случается иногда, – он чувствовал себя идиотом, и ощущал, что к щекам прилила кровь.
– Что случается? Что за чертовщина творилась с тобой, Джим? Ты до смерти меня напугал.
Он глубоко вздохнул, пытаясь спрятать глаза от света и страха в ее голосе. В голове все еще пульсировало, хотя боль немного уменьшилась.
– Просто кошмар. Они… у меня иногда бывают. Не о чем беспокоиться.
– Не о чем беспокоиться? Джим, ты не дышал!
Он посмотрел на нее во все глаза:
– Что?
– Ты прекратил дышать. Не знаю, сколько это продолжалось. Мне пришлось дать тебе пощечину, чтобы разбудить, – ее взгляд был очень тяжелый.
Он прижал к щеке руку и только теперь заметил, что ее слегка жжет. Поймав взгляд зеленых глаз, он покачал головой, не зная, что сказать.
– Такое происходило раньше? – тихо спросила Лори наконец.
– Да… думаю, да, – внезапно он почувствовал ужасную растерянность. – Я не знаю.
– Что ж, тогда мне кажется, что это немножко серьезнее, чем «не о чем беспокоиться». Ты говорил с доктором Бенали?
Кёрк содрогнулся от одной только мысли об этом. Позволить чужаку копаться в своей голове с помощью псионосканнеров, гипнопленок и бог знает чего еще. Да никогда!
Он попытался отшутиться:
– О чем, о парочке дурных снов? Ты, должно быть, шутишь, – он отодвинулся и спустил ноги с кровати. – Я просто… привыкаю к новой жизни.
– Джим… прошло уже восемь месяцев, – ее голос прозвучал так близко, что казался вторжением в личное пространство.
– Лори, тебе не кажется, что ты делаешь из мухи слона? – он сидел на краю кровати, спиной к ней.
– Честно говоря, нет. Не кажется. Я уже была готова вызвать медицинскую бригаду.
Кёрк старался не обращать внимания на ее голос, не смотреть на нее, не позволить ей увидеть свое беспокойство, свое раздражение. Все это было не ее делом.
– Послушай, эти сны были у меня и раньше, они ничего не значат и уже практически прекратились. Расслабься, ладно?
Задержав дыхание, он ждал, и наконец она согласилась:
– Ладно. На данный момент.
Кёрк закрыл глаза и позволил себе вздох облегчения. А потом повернулся, очаровательно улыбаясь.
– Как бы то ни было, если это случится снова, то теперь тебе известен рецепт, не так ли?
Она смотрела на него с недовольством, но он прекрасно видел, что Лори реагирует на шутку против воли: ее светлая кожа слегка зарделась.
– Какой еще рецепт?
Из очаровательной его улыбка тут же превратилась в соблазняющую:
– Искусственное дыхание рот в рот, разумеется.
Лори закатила глаза, но подавить появившуюся на губах усмешку не смогла:
– Ты невыносим, тебе это известно?
– Это мне все говорят, – он втянул ее в поцелуй, вкладывая в него все свое умение и таким нехитрым способом пытаясь отвлечь ее от случившегося.
И все закончилось бы хорошо, если бы такого больше не повторилось. Но оно повторилось. За следующие три месяца было пять инцидентов, о которых Лори было известно, и два, о которых она не знала, и, несмотря на то, что сны больше не возвращались еженощно, теперь они стали более глубокими и пугающими. Дрожа, он просыпался в поту, не в силах вспомнить ничего, кроме собственного удушающего страха. Она сжимала его в объятиях, и он позволял ей это, но как только заходил разговор о профессиональной помощи, он всегда ухитрялся отвлечь ее от этого до следующего раза.
До тех пор, пока у него не случился другой сон, после которого грубые швы его наскоро сшитого брака начали расходиться.
* * *
Все началось с какого-то неугодного ему задания Звездного флота. Они поспорили. Она сказала, что звание обязывает его появляться на публике так часто, как это только возможно. Он выдал в ответ колкость, которая должна была ее ранить – что-то о его отказе отказывается жать руки кучке адмиралов, не способных принимать решения даже тогда, когда от них зависит судьба галактики. Он отлично знал, что это ее больное место: Лори никогда не командовала кораблем и, конечно, никогда уже не будет. Ее лицо побледнело, она развернулась и ушла, а он вышел на балкон, слушал звук прибоя, и образ ее обиженного лица все стоял перед глазами.
Наконец, десять раз обозвав себя дураком, он решил принести ей максимально искренние извинения, когда она вернется.
Приняв решение, он вернулся в квартиру, налил себе глоток бренди и прошелся по темной комнате. Побыть одному оказалось внезапно очень приятным, и он долго стоял у балконных дверей и смотрел, как в небе зажигаются звезды.
Их отношения с Лори были более чем легкомысленными. Сегодня она вернется домой поздно, он извинится, и они займутся любовью – так жестко, как в последнее время ему требовалось. Он не был уверен, что это и есть счастье, или даже нечто близкое к нему, но эта предсказуемость отношений казалась ему привычной, комфортной… и впервые с тех пор, как он потерял Энтерпрайз, он начал думать, что на свете есть иные способы провести свою жизнь, и он вполне мог бы с такой новой жизнью смириться.
Он больше почти не думал о Споке – какой смысл?
Достав с полки «Потерянный рай» он пытался какое-то время читать, но недавний спор не шел из головы, и книга не затягивала его так, как обычно. В конце концов, он отложил ее в сторону, допил бренди и отправился в спальню.
Там он стянул с себя тунику, толстое термобелье, которое начал носить, чтобы скрыть худобу, и бросил их в лоток для белья. Потянувшись и ощутив легкое, подаренное бренди головокружение, он направился в ванную. Его отражение смотрело за тем, как он потягивается, как подходит и становится перед зеркалом. Они пристально оглядели друг друга, он и его зеркальный двойник, язвительно отмечая написанное на обоих лицах тщеславие.
Последние несколько месяцев взяли свое, – сообщил внимательный зеркальный взгляд и приступил к перечислению. Меньше мышечной массы. Новые морщины на годами противоречащем возрасту лице. Кожа бледнее, а волосы темнее – ирония заключалась в том, что теперь, прикованный к поверхности Земли, он совсем не испытывал желания выходить на улицу. Он гораздо чаще бывал на солнце, высаживаясь на далекие планеты с десантными группами. Глаза слишком большие, скрытые в тени ставших острыми из-за потери веса скул. Он всмотрелся в эти глаза и мрачно улыбнулся – отражение насмешливо улыбнулось в ответ.
Однако он все еще оставался привлекательным засранцем, и все еще считал, что его внешность мешает ему много больше, чем помогает. Менее удачная комбинация генов позволила бы легко избавиться от подаренного ему Ногурой и подхваченного средствами массовой информации эпитета «золотой мальчик».
Отвернувшись от зеркала прежде, чем возненавидел себя, Кёрк полностью разделся и включил душ. Вода быстро нагрелась, и, попробовав ее кончиками пальцев и найдя приятно обжигающей, он ступил внутрь.
Горячая вода успокаивающе струилась по коже, унося с собой все мысли. Он вымыл голову, смыл шампунь, прикрыв глаза от удовольствия, которое дарила стекающая по шее, по спине ароматная пена. Спустя какое-то время он ощутил чувственное наслаждение теплом, звуками воды, мыслью о том, что скоро домой вернется Лори, и ее зеленые глаза будет сверкать от гнева… все это вызвало предсказуемую реакцию его тела.
Он вздохнул и открыл глаза. Он всегда реагировал так – практически по любому поводу, это было частью того, кем он являлся, и годы самоконтроля этого не изменили. Иногда он даже ненавидел себя за эту особенность – вечную готовность, безудержную сексуальность, которую он мог держать в узде, но никогда не мог полностью подавить. Жизнь, которую он для себя выбрал, редко позволяла такой сорт выражения привязанности, и случалось, что после он жалел о случившемся, причинял боль людям, которым хотел всего лишь доставить удовольствие.
Впрочем, стоит признать, что чаще ему это нравилось.
Он дотронулся до себя безо всякого смущения, с небрежностью человека, который привык доводить себя до разрядки без всякой на то необходимости. Его член затвердел под ладонью, вода струилась по телу, он прислонился к кафельной стене и полностью отдался охватившему его настойчивому желанию.
Когда он закрыл глаза и принялся медленно ласкать себя, он не думал о Лори, об их столкновении характеров… он не думал вообще. В голове все еще приятно гудело от выпитого бренди, и все, что он хотел сейчас – это не думать… потеряться полностью в этом потоке наслаждения, просто чувствовать себя по-настоящему хорошо хотя бы в течение пяти минут.
Медленные, точные движения – и он уже тяжело дышал, с трудом себя контролируя, и все, что он хотел – просто кончить. Он хотел именно этого… не чувствовать боли, не думать, не нуждаться ни в чем, кроме чистейшей животной потребности в разрядке, не ощущать никакой жажды, кроме глубокой пульсации удовольствия в паху. И простота всего этого была таким облегчением, что он заставил себя остановиться, заставил свои сильные пальцы сжаться на основании члена, продлевая удовольствие. Еще рано.
Он был капитаном звездолета, и к этому званию прилагалось одиночество, но в то же время он был эротоманом с мощнейшей и всепоглощающей сексуальной энергией, которая могла бы подчинить себе менее целеустремленного человека целиком. В конце концов, он возвел свои плотские фантазии в ранг искусства. Но сегодня его капитуляция была бессмысленна и бездумна, он сосредоточился только на поднимающейся в его паху, в его бедрах волне удовольствия. Бессмысленный и бездумный ритм. Он чувствовал под пальцами предупреждающую пульсацию, начал легко толкаться в свою ласкающую ладонь. Он не хотел думать. Не смел думать…
Но тщательно сдерживаемое воспоминание взорвалось ошеломляющим приступом боли и острого возбуждения в его памяти.
Вода, холодная плитка под бедрами, запах пряного масла, сильные руки на талии, удерживающие его, нагибающие через край ванны… Член запульсировал в его руке от этого воспоминания, и он всхлипнул, когда с языка сорвалось имя. Оргазм был близок, но в то же мгновение в душе разверзлась пропасть невыносимой, подавляющей пустоты, и его рука непроизвольно сжалась вокруг пениса подобно тискам. Он вскрикнул от одновременно накатившего удовольствия и муки. Согнулся пополам. Он не кончил, просто не смог, карающая хватка собственной руки на предавшем его члене остановила семя, прежде, чем оно успело найти выход. Тупая боль пульсировала в мошонке и внизу живота.
Ты идиот. Он не вернется. Никогда.
Он простоял так почти минуту, держась рукой за стену, пока не нашел в себе сил разжать смертельную хватку стиснувшей гениталии ладони. Вместе с восстановившимся кровообращением вернулась боль, и он снова застонал, прижавшись щекой к кафелю. Боль в животе и яичках была ничем по сравнению с болью в его душе.
Наконец он выпрямился, все еще не в состоянии очнуться от шока, вызванного тем, что он только что натворил, вызванного предательством его подсознания, но более всего осознанием того, что он отдал бы все, все на свете, чтобы это вероломное воспоминание стало реальностью.
Когда боль в паху стихла, он выбрался из душа, вернулся в гостиную, не потрудившись надеть халат или хотя бы завернуться в полотенце, вода стекала с его тела на ковер, расползалась по нему большими темными пятнами, но ему было наплевать – он сел на диван и принялся методично упиваться до беспамятства.
Вернувшись домой ранним утром, Лори нашла его на диване – пьяным, голым и в отключке. Влила в него детоксикант и каким-то образом дотащила до кровати, впрочем, ничего из этого он не помнил. Утром она принесла ему стакан воды, метастабилизатор и ни в чем его не обвинила, за что он был ей безмерно благодарен. Он терпеть не мог вот так напиваться, ненавидел терять над собой контроль, именно поэтому никогда такого не допускал. Похоже, она почувствовала, насколько искренне он раскаивается, поэтому больше не возвращалась к вчерашнему вечеру, и когда он извинился за то, что наговорил ей, то приняла извинения абсолютно невозмутимо. Отправившись за покупками, она оставила его одного почти на весь день, и он предавался горестным размышлениям, невидящими глазами таращась в головизор.
К вечеру ему стало немного лучше. Лори, похоже, понимала, что его что-то гложет, но не пыталась добиться объяснений. Они смотрели, как в камине догорает огонь, а когда отправились в постель, то она в кои-то веки просто обняла его и уснула.
Это был последний мирный вечер в их жизни, потому что, когда Кёрк наконец заснул, то ему снова снился сон – и на этот раз он был не о тишине.
* * *
Холодная терракотовая плитка под ногами и свет звезд на его коже.
– Подойди, – произнес глубокий ласковый голос. – Встань перед окном, чтобы я мог посмотреть на тебя.
Он подчинился. Он был обнажен, но голос согревал, несмотря на то, что он не мог видеть говорящего.
Свет луны проникал через стекло, серебряными лучами растекался по полу. Он подошел к окну и увидел, что снаружи светло почти как днем. Он хотел повернуться.
– Нет, – прошептал голос за его спиной, все ближе, ближе. – Не двигайся. Дай мне рассмотреть тебя.
Сердце Кёрка бешено колотилось. Наэлектризованное предвкушение скручивалось в животе тугой спиралью, дыбом поднимало волоски на бедрах. Звук этого голоса сладкими нотами звенел в его душе, приводил в движение темный воздух в комнате. Он вздрогнул от охватившего его возбуждения.
Даже не поворачиваясь, он чувствовал тяжесть взгляда на своей коже, и хотел все большего. Оперевшись руками на подоконник он вытянулся у окна, широко расставляя ноги. Ощущение полной открытости вызывало в нем глубочайший трепет, желание опуститься на колени и предложить себя.
– Так? – хрипло прошептал он.
– О, да, – глухое рычание прозвучало еще ближе. – Да, вот так… так красиво. Дай мне посмотреть на тебя.
Кёрк расставил ноги еще шире, острое возбуждение и чувство уязвимости вызывали в нем желание заскулить, но он сумел удержать звук до того, как тот сорвался с губ. Он прижался лбом к стеклу, и эта прохлада слегка его остудила.
Снаружи мерцали звезды, и он смотрел на них, полностью теряя себя. Жажда и сокрушительное желание медленными волнами прокатывались по его телу, и хотелось плакать от остроты чувств, хотелось потереться о гладкое прохладное стекло. Но он не сделал этого, ожидая приказаний глубокого голоса.
Но вместо этого в стекле он увидел отражение чьего-то движения, и дыхание перехватило. Он повернул голову как раз вовремя, чтобы заметить отблеск лунного света на блестящих черных волосах, а потом отражение склонило голову, и сухое, горячее тепло коснулось его затылка.
Электричество, совершенство, расплавляющий жар текли по его венам, по его нервам до тех пор, пока не осталось ничего, кроме света. Он застонал в голос, качнулся, и сильные руки подхватили его сзади, не давая упасть, когда его колени подогнулись.
Горячие губы на шее. Раскаленное тело прижималось к его спине, его бедрам, нежно надавливало на самые потаенные места. А потом жар раскрыл его, заполнил, вошел в него одним мягким толчком, и он судорожно всхлипнул.
– Спок. Спок.
– Да, – проникающий до самых костей шепот. – Джим.
Медленная, мощная, насквозь пронизывающая волна поднималась в нем все выше, выше, до тех пор, пока Кёрк не мог более выносить эту прекрасную агонию.
– О, боже, – он трепетал, дрожал на грани разрядки и никак не мог кончить. Казалось, наслаждение разорвет его на части, – Спок…
– Джим, – горячее дыхание у самого уха, язык и зубы на шее, жар, пронзающий его насквозь, раздирающий на части. – Т'хай'ла.
И Кёрк рухнул за край, содрогался всем телом, падал, раскалываясь на тысячи алмазных осколков стекла и звезд, стекал к ногам Спока. Он закричал, и это был глубокий, полный жажды крик, мольба о пощаде. Слишком много. Он не может этого вынести.
Незадолго до пробуждения он услышал шепот, и не смог понять, кто из них произнес эти слова: Не покидай меня.
Сон уже утекал сквозь пальцы.
– Я здесь, я рядом.
Лори. Будит его, ее рука на его лбу, убирает налипшие на него волосы. Она обнимает его, держит слишком крепко.
– Все в порядке…
– Нет…
Вздрогнув, он сел и попытался стряхнуть с себя ее руки. Было холодно, сыро, его била дрожь, и какое-то время он никак не мог понять, почему.
А потом он понял.
Он слабо застонал, словно от смертельной муки, оттолкнул ее прочь и откатился на край кровати. Мокрая простыня прилипла к нему, воздух был таким холодным, что кожа тут же покрылась мурашками. Он прекрасно осознавал, что за липкая жидкость покрывает его живот, бедра и грудь – господи, он кончил во сне, как подросток. Какого черта с ним происходит?
– Джим, – Лори попыталась удержать его, ухватив за предплечье, но он снова сбросил ее руку и встал. Некоторое время он простоял в темноте, шатаясь и пытаясь прийти в себя.
Он с трудом дышал, но на этот раз все было по-другому – не так, будто ему не хватает кислорода, а так, словно легкие сжаты необычайной силы внутренним давлением. Лори говорила что-то, но он не слушал, не мог ответить. Спотыкаясь в темноте, он отправился в ванную.
Казалось, его стошнит, но когда он добрался до ванной, включил свет и согнулся над унитазом, ничего не произошло. Он простоял так довольно долго, и наконец, глубоко вздохнув, посмотрел на свидетельство своего сна, подсыхающее на бледной коже.
Охваченный жуткой слабостью, он включил душ и забрался в него. И как только он это сделал, с той стороны двери раздался голос Лори:
– Джим? Ты в порядке?
Он закрыл глаза. Он так устал.
– Да, все хорошо, – соврал он, зная, что она почувствует ложь, но совершенно не заботясь об этом. А что он должен был сказать? Да, отлично, вот только не могу дышать, думаю, что схожу с ума, и смотрю ошеломительно эротические сны о человеке, которого больше никогда не увижу?
Дыхание вдруг прервалось, силы покинули, и ему пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. И раньше, чем он осознал, что происходит, из него вырвался первый всхлип.
Это было опасно, за первым могли последовать следующие, и он смутно осознавал, что вышло слишком громко, что она слышала. В какой-то момент ему было все равно. Он плюнет на все, поплачет наконец-то вволю над упущенными шансами и своим одиночеством, над своей душой, которой никогда больше не будет спокойно.
Но жизненные принципы проросли в него слишком глубоко. Невозможно наплевать. Невозможно плакать здесь, сейчас, когда она сможет услышать, будет знать. Тогда он никогда не сможет больше посмотреть ей в глаза. Капитан звездолета не имеет права плакать, и он не станет. Никогда.
Кёрк сделал воду холоднее, а потом еще холоднее, и когда его покинуло все тепло, все напряжение, выключил ее и вышел из душа.
Она сменила простыни. Он взглянул на нее всего один раз. Она сидела на краю кровати, халат туго затянут на талии, и смотрела на него с жутким беспокойством, которое пыталась скрыть за ободряющей улыбкой. Этот ее взгляд, а может, защитная поза вызвали в нем внезапную вспышку ярости. Почувствовав, что сейчас просто набросится на нее, он замер в дверях. Убирайся, – хотелось закричать, что есть мочи. – Убирайся, убирайся, убирайся!
Не справедливо, – сообщила ему совесть. – Не справедливо. Не ее вина. Ничто из этого.
Новые простыни были расстелены очень аккуратно – гладкие, чистые и стыдящие.
– Ты в порядке? – поинтересовалась она слишком буднично.
Он не мог встретиться с ней взглядом. Кивнул, стиснув зубы. Знал, что должен прийти в себя, должен как-то все это исправить. Шутка. Превратить все в шутку. Он посмеется над собой, и она скажет – эй, такое случается со многими мужчинами, и они об этом даже не вспоминают. Но мышцы сводило судорогой, и не удавалось извлечь из себя ни звука.
– Джим, – позвала она очень тихо. Слишком тихо, как будто говорила с сумасшедшим, который может сорваться в любой момент, – давай поговорим об этом.
На Кёрка накатил приступ паники. Нет, прошу тебя, я этого не вынесу. Пожалуйста. Он проглотил вставший в горле комок.
– Не думаю, что здесь есть что обсуждать, – он отвернулся и направился к двери, потом заколебался на полдороги и замер, все еще стоя к ней спиной. – Прости меня, – голос тихий, спокойный – настоящее чудо. Он снова двинулся к двери, намереваясь сбежать.
– Эй, – она немного повысила голос, пытаясь его остановить. – Куда ты собрался? Мне не нужны извинения, мне нужно объяснение.
Кёрк почувствовал, как кровь отлила от его лица. Он резко вдохнул и повернулся до того, как успел прикусить язык.
– Объяснение?
Вздернув подбородок, она посмотрела ему прямо в глаза.
– По-твоему, я его не заслуживаю?
– Черт побери, Лори! У меня нет объяснений! – он слышал отчаяние в собственном голосе и молился, чтобы его услышала и она. Пожалуйста.
Но в ее лице не было ничего, кроме упрямства.
– Посмотри. Я не расстроена, – ложь. Он мог видеть это даже сквозь собственные страдания. – Я не злюсь. Просто хочу понимать, что к чему. Думаю, я заслуживаю знать, что здесь произошло, – она очень старалась придать своему голосу это правильное, всепонимающее звучание, но выходило плохо.
Кёрк расправил плечи, чувствуя, что дрожит. Ему нужно убраться отсюда. Он беспомощно развел руками.
– Что ты, черт возьми, хочешь, чтобы я сказал?
– Как насчет правды для начала? Почему ты не рассказал мне о нем?
Мороз прошел у Кёрка по спине.
– Что ты сейчас сказала?
– О нем. О Споке, – пронзила она его именем, как обвинением. Ее голос был тихий, мягкий и несущий погибель – голос, которому позавидовал бы любой капитан звездолета.
– А что с ним? – едва слышно ухитрился выдавить из себя Кёрк.
Он вскочила на ноги, кулаки сжались.
– Не играй со мной в игры. Ты произнес его имя, Джим, – ее дыхание сбилось. – Когда ты… ты выкрикнул его имя. Я слышала. Твой старший помощник, вулканец, – она потрясла головой, в глазах стояли слезы. – Почему ты не сказал мне?
– А что я должен был тебе сказать? – практически прорычал он. – Это никоим образом тебя не касается, – он снова отвернулся, не в силах вынести боли на ее лице.
– Ты так думаешь? – шепотом спросила она.
Он закрыл глаза, погружаясь в ненависть к себе так глубоко, что не был уверен, что сможет снова выбраться на поверхность.
– Лори, это действительно никак тебя не касается. Оставь эту тему, прошу тебя.
Он слышал, как она пересекла комнату, как мягко прошуршал халат, когда она приблизилась к нему.
– Это полная хрень, – мягко сказала она. – Брось, Джим. Конечно, это меня касается. Я люблю тебя.
Он невольно развернулся, чтобы посмотреть на нее. Любишь меня? – подумал он прежде, чем смог себя остановить. – Леди, да мы едва знакомы.
Она взяла его за руку, ее ладонь была горячей, словно от лихорадки, и он отвлеченно подумал, что его рука должна казаться ей холоднее льда. Вся кровь в его теле, казалось, собралась в бешено бьющемся сердце.
– Не поддавайтесь панике, адмирал, – сухо сказала она. – Это не смертельно. Но фантазии такого рода о вашем старшем помощнике безусловно на меня влияют.
Он вырвал руку из ее хватки, пытаясь убедить себя, что это не паника заставила его отшатнуться. Это не паника душит его сейчас, заставляет сердце колотиться о самые ребра. Отчаяние росло, и он не в силах был этого остановить.
– Не нужно. Я не хочу об этом говорить. Он ушел. Ушел из Звездного флота. Я больше никогда его не увижу, – он видел, как распахнулись ее зеленые глаза, и понял, что сказал слишком много. Его контроль снова дал сбой. – Какого черта! Какое это имеет значение?
Она была бледна, как смерть, и смотрела на него так, словно он внезапно заговорил на другом языке.
– Ты скажи мне.
Это было слишком. Слишком, что она знает так много, что она видела его таким. Внезапная тоска по тому, что он никогда не будет иметь, охватила его, затопила с головой. Он так долго умудрялся с ней справляться, отрицать ее существование, захоронить так глубоко, что спрятал от самого себя. Но теперь имя произнесено вслух, в открытую, повисло между ними – истина, с которой невозможно бороться. Спок. Сон снова пронесся в его памяти – детальный и совершенно живой.
– Это больше не имеет значения, – прошептал он, не в силах добавить что-то еще. Чувство одиночества было в этот момент всепоглощающим.
Лори смотрела на него, сузив глаза, и больше чем обычно походила сейчас на вице-адмирала.
– Погоди минутку. Постой, – отпустив его руку, она сделал шаг назад. – Кто он для тебя?
Концентрированное отчаяние вновь захлестнуло его.
– Никто. Он для меня никто.
– Я тебе не верю.
– Верь во что хочешь.
– Джим…
Дрожа, он снова попятился к двери.
– Я просил тебя прекратить этот разговор, – выкрикнул он.
Ее обвиняющее неверие следовало за ним по пятам.
– Вулканец, Джим? Твой старший помощник, во имя всего святого?
– Да какая разница? – огрызнулся Кёрк. – Уставом это не запрещено, – услышал он свой голос, словно издалека.
Ее ошеломленное молчание прозвучало словно хлопок двери. Он не мог поднять на нее глаз. И не мог сделать больше ни одного шага по направлению к выходу.
– Так это была не фантазия, верно? – спросила она наконец.
Он снова попятился. Не отвечай ей.
– Джим.
Ранимость, прозвучавшая в ее голосе, остановила его на пороге. Он закрыл глаза. Он никогда не хотел причинить ей боль.
– Скажи мне правду, – она помолчала, и в этой тишине он услышал, как она судорожно сглотнула. Он мог чувствовать запах ее шампуня. – Ты его любишь?
И Кёрк ушел – из комнаты и из квартиры. Он спустился вниз по ступеням и вышел в ночь, спасаясь от женщины, на которой женился, и собственной трусости.
Вторая часть от 11.03. в комментариях
Третья часть от 13.03. в комментариях
Четвертая часть от 17.03. в комментариях
Пятая часть от 20.03. в комментариях
Шестая часть от 23.03. в комментариях
Седьмая часть от 24.03. в комментариях
NEW! ОКОНЧАНИЕ от 30.03. в комментариях
Ссылка для скачивания одним файлом:
- в формате *doc: yadi.sk/d/9w0hAFfYLVDuF
- в формате *rtf: yadi.sk/d/V5tLOZAPLVDud
Автор: Killa
Переводчик: ~Nagini~
Разрешение на перевод: получено
Ссылка на оригинал: ksarchive.com/viewstory.php?sid=22
Вселенная: ST: TOS
Пейринг: Кёрк/Лори Чани, Кёрк/Спок
Жанр: ангст/романс/эротика
Рейтинг: NC-17
Саммари: Сиквел к фику Поворотный пункт.
Виджер возврашает Спока на Энтерпрайз, но смогут ли они с Кёрком оставить позади все плохое и начать сначала? Впервые опубликован в 1997 году.
Цикл: «Turning point» + «Full Circle»
Дисклеймер: Переводчик не извлекает никакой выгоды и уверен, что автор тоже ее не получал.
Количество слов в оригинале: 52050
* * *
Поздней ночью с неба падают звезды,
нежны, как молитва, раскрывшиеся на рассвете бутоны.
И так ясно звучит в тиши твой голос –
ты тихо зовешь, зовешь его.
Где-то вдали солнце поднимается над песчаными дюнами,
никогда раньше ты не встречал такого безмолвия.
Главный вопрос терзает, терзает тебя –
твое сердце, твою душу… Обрел ли ты покой?
А где-то еще идет первый за зиму снег,
Под перезвон колоколов ложится на землю.
Закутавшись теплее, ты поешь и зовешь, зовешь его –
всем своим сердцем, всей душой… Обрел ли ты покой?
Loreena McKennitt, Full Circle
оригинальный текст
Stars were falling deep in the darkness
as prayers rose softly, petals at dawn
And as I listened, your voice seemed so clear
so calmly you were calling, calling him
Somewhere the sun rose over dunes in the desert
such was the stillness I never felt before
Was this the question pulling, pulling, pulling you
in your heart, in your soul, did you find rest there?
Elsewhere a snowfall, the first in the winter
covered the ground as the bells filled the air
You in your robes sang, calling, calling him
in your heart, in your soul, did you find peace there?
(песню можно послушать, например, здесь: muzebra.com/l/1pi5wrjiqzv/)
Первая часть от 09.03
* * *
Зимнее солнцестояние в мире, который никогда не видел снега.
Спок собирался отправиться прямиком на Селейю, но отец ожидал его прямо у транспортера на центральной станции. Увидев его около платформы, Спок почувствовал, как внутренности скрутило узлом – точно так, как бывало в детстве, когда его призывали к ответу за какой-нибудь неблагоразумный поступок.
– Посол, – произнес он, не найдя в себе сил обратиться к стоящему перед ним вулканцу как-то иначе. Проницательные глаза остановились на его лице, видя, вероятно, больше чем нужно, но Спок не собирался оправдываться – прилететь сюда и без того было слишком большим испытанием, и ему точно не хватит сейчас мужества на то, чтобы ввязаться в спор с отцом.
– Спок, – лицо Сарека ничего не выражало, и все-таки было совершенно ясно, насколько сильно он недоволен. – Ты намеревался направиться прямиком в святилище?
– Да, намеревался, – максимально развернутый ответ, на который он был сейчас способен. Только один человек мог рассказать Сареку о его планах, и он не был готов произносить его имя вслух.
– Твоя мать не поймет.
Спок не позволил своему взгляду дрогнуть.
– Я не жду ее понимания. Я делаю, что должен, – он ясно слышал слабость в собственном голосе. За последние три дня он не говорил ни с одной душой, и даже это жалкое подобие разговора выматывало его. Все, что он хотел – это добраться до святилища на горе и позволить Наставникам вырезать из него эту боль, выжечь ее пламенем логики. Он хотел опустеть. Знал, что не с состоянии чувствовать больше, чем сейчас – даже если этим чувством была вина перед матерью.
– Спок… я переговорил с твоим капитаном.
Отчаянные попытки не вздрогнуть надломили что-то внутри.
– Я не стану обсуждать это с вами, посол.
– Твое решение крайне неожиданно. Я боюсь, что оно принято опрометчиво и слишком поспешно.
– Мне не требуется вашего одобрения.
– Сын мой, многие считают дисциплину Колинар радикальной, реакционной традицией, время которой давно ушло.
Спок пристально посмотрел на отца.
– Многие?
Сарек опустил глаза, признавая правоту сына.
– Да, у меня есть причины придерживаться такой точки зрения.
Спок понимал, что у Сарека может быть только одна причина произносить такие слова, но все равно не был способен в данный момент думать о тревогах отца. Слишком много боли он испытывал, и хрупкие стенки его самоконтроля просто треснут под этим мягким, но навязчивым допросом, этой нетипичной заботой. Нужно было поскорее со всем этим разделаться.
– Вы сами неоднократно убеждали меня в необходимости овладения этим искусством, посол. Теперь вы судите меня за то, что я признал мудрость этой доктрины?
– Сын мой, я хочу только знать, что ты рассмотрел последствия своего выбора.
Спок не сумел справиться с рефлекторным сердцебиением, и, заметив, как расширились зрачки Сарека, понял, что внутреннее состояние отразилось на лице.
– Вы не понимаете. Выбора нет.
Какое-то время Сарек никак не мог найтись с ответом, и это было так необычно, что Спок почти развеселился. Но потом на лице отца появились первые признаки понимания, за которым последовала жалость, и Спок почувствовал, что больше не сможет выдерживать его взгляд.
– Ваш сын глупец, посол, – он опустил глаза.
– А он знает? – с трудом проговорил Сарек через пару мгновений. – Понимает, что вы с ним…
В его словах не было осуждения – только сдержанность, но Спок все равно знал, что не сможет вынести этого разговора.
– Я не стану это обсуждать.
– Спок, – проговорил Сарек едва слышно, – если ты не сказал ему о связи, то, возможно…
– Ему все известно, – резко отозвался Спок, чувствуя, что достиг пределов своей выдержки. Ему нужно уйти, сейчас же, до того, как он окончательно опозорил себя в публичном месте. Он собрал в кучу остатки контроля и с мольбой посмотрел на отца. – Он знает. Вы должны понимать неизбежность моего пути. Прошу, прекратите говорить о том, что вас не касается, и позвольте мне идти.
Сарек выглядел обиженным.
– Твое благополучие… касается меня. Я прошу только об одном: рассмотри другие возможности.
– Их нет.
– Всегда есть…
– Вы ничего в этом не понимаете!
– А он? – сквозь тихий шепот пробивались металлические нотки привычного для галактического посла тона. – Он знает, но понимает ли он? Ты предоставил ему все факты? Он человек, Спок, и ты не можешь ждать от него полного понимания особенностей появления спонтанной Связи, – голос Сарека снова изменился – теперь в нем звучало то, чего Спок никогда в нем не слышал, и это что-то больше всего напоминало мольбу. – Он хочет всего лишь поговорить с тобой.
Спок отвернулся от отца, едва подавив порыв ударить его. Неужели Сарек не видит, что он сейчас сорвется? Ему казалось, весь мир вокруг дрожит и трещит по швам от силы, с которой он цепляется за реальность.
– Я должен идти, – все, что смог он ответить. И пошел прочь.
– Я не верю, что он предал бы тебя, если бы владел всеми фактами. Он был готов умереть за тебя, мой сын, разве ты забыл? – практически крикнул вслед Сарек.
Снова повернувшись к отцу, Спок на мгновение прикрыл глаза. Воспоминания о кун-ут-калифи болью отозвались в его сердце. Разумеется, он не забыл. Но Сарек не способен понять, не может знать о том, что произошло между ним и его капитаном, до него не доходит, что все, что осталось – это путь на Селейю.
– Нет, – прошептал Спок, – я не забыл, – он снова двинулся вперед, стараясь уйти как можно дальше от посла до того, как окончательно потеряет контроль над собой. Он убегал, он не останавливал этого бега с тех пор, как губы Джима поставили на него клеймо на ступенях платформы транспортера.
Он спускался вниз так медленно, как будто был в три раза старше своего возраста, зная, что, стоит ускорить шаг, и он просто рухнет на колени. Нет, Сарек не сможет понять – он не знает Джеймса Кёрка так хорошо, как его знает Спок. Не знает о том, что Спок просто взял то, в чем нуждался, не предоставив Кёрку даже шанса отдать это по своей воле. Не знал, как жестоко Спок осуждает самого себя за это.
Его отец был прав, конечно. Джим охотно отдал бы все ради благополучия Спока – даже то, что было украдено у него в ночи тем, кто носил личину его лучшего друга. Но отец был не прав, если думал, что Спок может такое допустить.
Он не допустит отпущения своих грехов. Он отправится на Селейю, он освободит Кёрка, он не будет смотреть, как, в конце концов, в душе Джима вызреют отчуждение и обида, не будет наблюдать за тем, как распадается на части его неукротимая, удивительно независимая личность. Горячее солнце пустыни будет сжигать его непристойные желания до тех пор, пока не останется ничего, кроме логики, и если он должен заплатить за свободу Джима своим сердцем – да будет так.
Он достиг парковки наземного транспорта, провел своей кредиткой по дисплею терминала – в то же мгновение один из автомобилей устремился к нему на автопилоте и уже через пару секунд припарковался на краю пешеходной зоны. К этому моменту Спок почти вернул себе способность держать себя в руках – его пальцы, по крайней мере, уже не дрожали так заметно. Видимо, Сареку не суждено узнать, что сегодня он был как никогда близок к тому, чтобы довести своего сына до чудовищных размеров эмоционального взрыва.
Он не сомневался в том, что его решение – единственно верное, потому что не было, как он и сказал отцу, никакого другого выхода. Бесплодие Гола – вот все, что ему осталось, и через какое-то время боль утихнет, будто бы ее никогда и не было. Кёрк, конечно, будет испытывать боль, возможно даже, будет ощущать себя преданным, но это ничто по сравнению с тем, что было бы, реши он остаться. Джим справится. Одиночество, длительный стресс – вот что привело его к Споку, и худшим из предательств было именно то, что Спок воспользовался слабостью своего капитана.
Поэтому лучше всего уйти до того, как это предательство разрушит все то хорошее, что когда-либо было между ними.
Полный решимости, сын Сарека, не оглядываясь более назад, шагнул в слепящий полуденный свет.
* * *
Джеймс Кёрк стал экспертом в области выносливости.
Они сделали его адмиралом, начальником оперативного управления Звездного флота, и поначалу, прячась за своим высоким званием, он пытался функционировать нормально, хотя на самом деле стал инвалидом, упорно делающим вид, что нехватка конечностей ничего не меняет, и надеялся, что если притворяться достаточно долго, то это станет правдой. За неделю он потерял все, что имело для него значение.
Коммюнике от Сарека сделало его кошмар реальностью. Это было просто текстовое сообщение, краткое и исключительно по существу. «Попытка оказалась неудачной, адмирал. Мои соболезнования. Желаю добиться успеха в новой должности».
Тогда Кёрк отправился на Вулкан. Только потом он понял, что это было нелепой затеей. Только потом осознал, почему его не пустили в святилище, почему заставили вернуться домой. Только потом до него дошло, что Сарек и Аманда так мягко пытались объяснить ему.
Спок не вернется.
Маккой старался помочь, но, в конце концов, Кёрк оказался не в силах выносить больше его заботливого участия. Искушение признаться во всем было ужасным, но страх тьмы, которую эта исповедь может поселить в его душе, был больше. Он не заслуживал отпущения грехов. А под конец ему открылась еще одна истина: он не заслуживал и дружбы.
Маккой сам снабдил его оружием, в котором нуждался Кёрк, чтобы оттолкнуть друга. Доктор отправился в штаб Звездного флота, чтобы оспорить повышение Кёрка на медицинских основаниях.
Когда Кёрку стало об этом известно, он просто взвился от злости.
– О чем, черт возьми, ты думал, когда творил такое за моей спиной? – орал он на Маккоя в тот день, когда узнал о его поступке.
– Послушайте, адмирал, если вы сами не способны за собой присматривать, то кто-то должен делать это за вас. Это повышение убьет вас. Разве вы не понимаете этого сами?
– Вас, доктор, это не касается. Я большой мальчик, и способен принимать собственные решения. Дьявол, мне платят за то, чтобы я их принимал.
– Нет, теперь вам платят не за это, – напомнил Маккой. Произнесенная им вслух истина выбила Кёрка из колеи окончательно, и ссору было уже не остановить. В конце концов, Кёрк выставил благонамеренного доктора из своей квартиры и из своей жизни. Дни превращались в недели, и он начал думать, что этого уже никогда не удастся исправить.
Его сводил с ума повторяющийся сон, и Кёрк заметил, что меньше ест и меньше спит. Он стал загружать себя работой до предела, быстро попав в зависимость от почти круглосуточного прозябания в офисе, но не помогало и это. Ему снилось, что он задыхается, и этот кошмар врывался в его сон даже тогда, когда он задремывал, падая с ног от усталости, оплетал его грудь липкими щупальцами даже при свете дня.
Он не мог вспомнить, когда это началось, только через несколько недель заметил, что кошмар преследует его даже днем. У него не было формы, не было деталей, но, просыпаясь, он каждый раз обнаруживал себя насквозь мокрым от пота, жадно хватающим ртом воздух и трясущимся от страха. Но помнил он только тишину. Если бы он был капитаном, то тут же отстранил бы себя от должности и запер в лазарете на пару с доктором и его сеансами психотерапии.
Но он не был капитаном, поэтому мог позволить себе медленно распадаться на части. Ему некому было пожаловаться.
Шли недели. Эта гнетущая тишина превратилась в волну, которая накрывала его с головой всякий раз, когда его самоконтроль давал хоть небольшую трещину. Каждый день превратился в битву, в которой он не мог себе позволить потерпеть поражение. Он не станет думать о том, во что превращается.
Он не станет думать о Споке.
В самые темные ночные часы, когда сил бороться уже не оставалось, он лгал себе, что это пройдет.
Однажды поздним вечером удушье охватило его, когда он был на ногах, и было плохо настолько, что он открыл в квартире все окна и полной грудью вдыхал холодный октябрьский воздух до тех пор, пока приступ не прошел. Когда он наконец смог дышать, то оправился на кухню, достал из шкафов все ингредиенты для травяного чая и засыпал их в заварник.
Он не любил чай, никогда не любил… хотя иногда он мог помочь ему заснуть. Это было единственной уступкой, на которую он мог пойти перед лицом своей боли. Сегодня, стоило ему открыть пакет, аромат трав разнесся по кухне и он почему-то вспомнил о к’рх’тха – жгучем напитке, который Спок иногда пил, когда они играли в шахматы.
Он стоял у стола, оперевшись на локти, и чувствовал, как туго натягивается в груди острая боль. Он хотел, чтобы она ушла. Готов был на что угодно, только бы она отпустила его. Он даже попытался заплакать. В первый раз за несколько недель он разрешил себе подумать о Споке, заставил себя подумать о Споке, заставил себя вспомнить, как они гуляли по тенистым авеню Нового Орлеана. Заставил себя вспомнить, что он чувствовал, когда целовал Спока, это принесение себя в жертву, как будто каждая частичка его души желала сгореть от наслаждения.
Но слезы не появились, и тогда он подумал об Энтерпрайз и Споке, вспомнил о том, как они были на мостике, как готовились спускаться на новые планеты, и как уверенно он чувствовал себя тогда, когда вулканец стоял за его правым плечом. Повернуться, встретиться с ним глазами, разделить этот момент на двоих – вот зачем они были там, вот что делало его жизнь стоящей.
Тогда он почти смог заплакать. Но ощущение слез, подступивших к глазам, слишком походило на нехватку воздуха, и его тело стало сопротивляться, отказалось продолжать, и, в конце концов, остались только тяжесть в груди и комок в горле. Он сел на холодный мраморный пол, обнял руками колени и просидел так до утра.
Прошло еще несколько недель. Панические атаки не прекращались, но не становилось и хуже. Он похоронил себя в работе, он пытался делать вид, что все в порядке, однако потеря веса и постоянная усталость начали привлекать внимания высшего командования. Он поймал себя на том, что избегает старых друзей, коллег – всех тех, кто знал его достаточно хорошо, чтобы начать задавать вопросы.
На самом деле, список был недлинным. Должность начальника оперативного управления была не той работой, что добавляла популярности.
В первый раз бывший капитан Энтерпрайз встретился с вице-адмиралом Лори Чани на одном из официальных приемов, которого не удалось избежать. Он не знал, что заставило ее подойти тем вечером, и, тем более, не понимал, почему она решила пойти домой вместе с ним. Вначале он даже считал, что у нее есть намерение… что она, или кто-то, занимающий еще более высокую в адмиралтействе должность, подозревает, что этот Джеймс Т. Кёрк находится на грани нервного срыва.
Потом он убедил себя в том, что она не осталась бы с ним только из-за этого. Может, на ночь, на неделю или даже на месяц – но не на два года. Безусловно, нет.
Той ночью это не имело значения. Тонущий человек не выбирает своего спасителя.
В течение месяца они проводили вместе почти каждую ночь, и когда снова приходила его тишина, то он просто лежал и слушал спокойный ритм ее дыхания. А потом засыпал блаженным сном без сновидений. Он начал думать, что эти странные беспричинные панические атаки пропали навсегда.
Вскоре после этого оказалось, что он выдает желаемое за действительное.
* * *
Он проснулся, тяжело дыша, с такой пронзительной болью в голове, что казалось, ему в левый глаз воткнули тупую иглу, и она прошла насквозь через мозг. Лори трясла его за плечи и выкрикивала его имя.
– Свет, – скомандовала она. Он издал бессвязный звук протеста, но было поздно. Свет ослепил, вгоняя иглу еще глубже, и он, застонав от боли, отвернулся, пытаясь укрыться от беспощадной яркости.
– Нет… не надо света, – едва смог произнести он.
– Господи, Джим… – она приглушила освещение до минимума, но все равно было слишком ярко. Он никак не мог выровнять дыхание. – Компьютер, поднять уровень кислорода на два процента, – резко отдала она новую команду и обняла Кёрка за плечи.
Он вздрогнул и постарался сконцентрироваться на дыхании, держась за Лори с отчаянием утопающего. Она гладила его плечи до тех пор, пока дыхание почти не пришло в норму.
– Прости, – сказал он, когда почувствовал, что снова способен говорить. – Я в порядке.
Она села рядом, все еще держа руку на его затылке.
– Ты уверен?
Кёрк кивнул. Пот на лбу стал холодным, и его начало трясти.
– Да, прости, это… это случается иногда, – он чувствовал себя идиотом, и ощущал, что к щекам прилила кровь.
– Что случается? Что за чертовщина творилась с тобой, Джим? Ты до смерти меня напугал.
Он глубоко вздохнул, пытаясь спрятать глаза от света и страха в ее голосе. В голове все еще пульсировало, хотя боль немного уменьшилась.
– Просто кошмар. Они… у меня иногда бывают. Не о чем беспокоиться.
– Не о чем беспокоиться? Джим, ты не дышал!
Он посмотрел на нее во все глаза:
– Что?
– Ты прекратил дышать. Не знаю, сколько это продолжалось. Мне пришлось дать тебе пощечину, чтобы разбудить, – ее взгляд был очень тяжелый.
Он прижал к щеке руку и только теперь заметил, что ее слегка жжет. Поймав взгляд зеленых глаз, он покачал головой, не зная, что сказать.
– Такое происходило раньше? – тихо спросила Лори наконец.
– Да… думаю, да, – внезапно он почувствовал ужасную растерянность. – Я не знаю.
– Что ж, тогда мне кажется, что это немножко серьезнее, чем «не о чем беспокоиться». Ты говорил с доктором Бенали?
Кёрк содрогнулся от одной только мысли об этом. Позволить чужаку копаться в своей голове с помощью псионосканнеров, гипнопленок и бог знает чего еще. Да никогда!
Он попытался отшутиться:
– О чем, о парочке дурных снов? Ты, должно быть, шутишь, – он отодвинулся и спустил ноги с кровати. – Я просто… привыкаю к новой жизни.
– Джим… прошло уже восемь месяцев, – ее голос прозвучал так близко, что казался вторжением в личное пространство.
– Лори, тебе не кажется, что ты делаешь из мухи слона? – он сидел на краю кровати, спиной к ней.
– Честно говоря, нет. Не кажется. Я уже была готова вызвать медицинскую бригаду.
Кёрк старался не обращать внимания на ее голос, не смотреть на нее, не позволить ей увидеть свое беспокойство, свое раздражение. Все это было не ее делом.
– Послушай, эти сны были у меня и раньше, они ничего не значат и уже практически прекратились. Расслабься, ладно?
Задержав дыхание, он ждал, и наконец она согласилась:
– Ладно. На данный момент.
Кёрк закрыл глаза и позволил себе вздох облегчения. А потом повернулся, очаровательно улыбаясь.
– Как бы то ни было, если это случится снова, то теперь тебе известен рецепт, не так ли?
Она смотрела на него с недовольством, но он прекрасно видел, что Лори реагирует на шутку против воли: ее светлая кожа слегка зарделась.
– Какой еще рецепт?
Из очаровательной его улыбка тут же превратилась в соблазняющую:
– Искусственное дыхание рот в рот, разумеется.
Лори закатила глаза, но подавить появившуюся на губах усмешку не смогла:
– Ты невыносим, тебе это известно?
– Это мне все говорят, – он втянул ее в поцелуй, вкладывая в него все свое умение и таким нехитрым способом пытаясь отвлечь ее от случившегося.
И все закончилось бы хорошо, если бы такого больше не повторилось. Но оно повторилось. За следующие три месяца было пять инцидентов, о которых Лори было известно, и два, о которых она не знала, и, несмотря на то, что сны больше не возвращались еженощно, теперь они стали более глубокими и пугающими. Дрожа, он просыпался в поту, не в силах вспомнить ничего, кроме собственного удушающего страха. Она сжимала его в объятиях, и он позволял ей это, но как только заходил разговор о профессиональной помощи, он всегда ухитрялся отвлечь ее от этого до следующего раза.
До тех пор, пока у него не случился другой сон, после которого грубые швы его наскоро сшитого брака начали расходиться.
* * *
Все началось с какого-то неугодного ему задания Звездного флота. Они поспорили. Она сказала, что звание обязывает его появляться на публике так часто, как это только возможно. Он выдал в ответ колкость, которая должна была ее ранить – что-то о его отказе отказывается жать руки кучке адмиралов, не способных принимать решения даже тогда, когда от них зависит судьба галактики. Он отлично знал, что это ее больное место: Лори никогда не командовала кораблем и, конечно, никогда уже не будет. Ее лицо побледнело, она развернулась и ушла, а он вышел на балкон, слушал звук прибоя, и образ ее обиженного лица все стоял перед глазами.
Наконец, десять раз обозвав себя дураком, он решил принести ей максимально искренние извинения, когда она вернется.
Приняв решение, он вернулся в квартиру, налил себе глоток бренди и прошелся по темной комнате. Побыть одному оказалось внезапно очень приятным, и он долго стоял у балконных дверей и смотрел, как в небе зажигаются звезды.
Их отношения с Лори были более чем легкомысленными. Сегодня она вернется домой поздно, он извинится, и они займутся любовью – так жестко, как в последнее время ему требовалось. Он не был уверен, что это и есть счастье, или даже нечто близкое к нему, но эта предсказуемость отношений казалась ему привычной, комфортной… и впервые с тех пор, как он потерял Энтерпрайз, он начал думать, что на свете есть иные способы провести свою жизнь, и он вполне мог бы с такой новой жизнью смириться.
Он больше почти не думал о Споке – какой смысл?
Достав с полки «Потерянный рай» он пытался какое-то время читать, но недавний спор не шел из головы, и книга не затягивала его так, как обычно. В конце концов, он отложил ее в сторону, допил бренди и отправился в спальню.
Там он стянул с себя тунику, толстое термобелье, которое начал носить, чтобы скрыть худобу, и бросил их в лоток для белья. Потянувшись и ощутив легкое, подаренное бренди головокружение, он направился в ванную. Его отражение смотрело за тем, как он потягивается, как подходит и становится перед зеркалом. Они пристально оглядели друг друга, он и его зеркальный двойник, язвительно отмечая написанное на обоих лицах тщеславие.
Последние несколько месяцев взяли свое, – сообщил внимательный зеркальный взгляд и приступил к перечислению. Меньше мышечной массы. Новые морщины на годами противоречащем возрасту лице. Кожа бледнее, а волосы темнее – ирония заключалась в том, что теперь, прикованный к поверхности Земли, он совсем не испытывал желания выходить на улицу. Он гораздо чаще бывал на солнце, высаживаясь на далекие планеты с десантными группами. Глаза слишком большие, скрытые в тени ставших острыми из-за потери веса скул. Он всмотрелся в эти глаза и мрачно улыбнулся – отражение насмешливо улыбнулось в ответ.
Однако он все еще оставался привлекательным засранцем, и все еще считал, что его внешность мешает ему много больше, чем помогает. Менее удачная комбинация генов позволила бы легко избавиться от подаренного ему Ногурой и подхваченного средствами массовой информации эпитета «золотой мальчик».
Отвернувшись от зеркала прежде, чем возненавидел себя, Кёрк полностью разделся и включил душ. Вода быстро нагрелась, и, попробовав ее кончиками пальцев и найдя приятно обжигающей, он ступил внутрь.
Горячая вода успокаивающе струилась по коже, унося с собой все мысли. Он вымыл голову, смыл шампунь, прикрыв глаза от удовольствия, которое дарила стекающая по шее, по спине ароматная пена. Спустя какое-то время он ощутил чувственное наслаждение теплом, звуками воды, мыслью о том, что скоро домой вернется Лори, и ее зеленые глаза будет сверкать от гнева… все это вызвало предсказуемую реакцию его тела.
Он вздохнул и открыл глаза. Он всегда реагировал так – практически по любому поводу, это было частью того, кем он являлся, и годы самоконтроля этого не изменили. Иногда он даже ненавидел себя за эту особенность – вечную готовность, безудержную сексуальность, которую он мог держать в узде, но никогда не мог полностью подавить. Жизнь, которую он для себя выбрал, редко позволяла такой сорт выражения привязанности, и случалось, что после он жалел о случившемся, причинял боль людям, которым хотел всего лишь доставить удовольствие.
Впрочем, стоит признать, что чаще ему это нравилось.
Он дотронулся до себя безо всякого смущения, с небрежностью человека, который привык доводить себя до разрядки без всякой на то необходимости. Его член затвердел под ладонью, вода струилась по телу, он прислонился к кафельной стене и полностью отдался охватившему его настойчивому желанию.
Когда он закрыл глаза и принялся медленно ласкать себя, он не думал о Лори, об их столкновении характеров… он не думал вообще. В голове все еще приятно гудело от выпитого бренди, и все, что он хотел сейчас – это не думать… потеряться полностью в этом потоке наслаждения, просто чувствовать себя по-настоящему хорошо хотя бы в течение пяти минут.
Медленные, точные движения – и он уже тяжело дышал, с трудом себя контролируя, и все, что он хотел – просто кончить. Он хотел именно этого… не чувствовать боли, не думать, не нуждаться ни в чем, кроме чистейшей животной потребности в разрядке, не ощущать никакой жажды, кроме глубокой пульсации удовольствия в паху. И простота всего этого была таким облегчением, что он заставил себя остановиться, заставил свои сильные пальцы сжаться на основании члена, продлевая удовольствие. Еще рано.
Он был капитаном звездолета, и к этому званию прилагалось одиночество, но в то же время он был эротоманом с мощнейшей и всепоглощающей сексуальной энергией, которая могла бы подчинить себе менее целеустремленного человека целиком. В конце концов, он возвел свои плотские фантазии в ранг искусства. Но сегодня его капитуляция была бессмысленна и бездумна, он сосредоточился только на поднимающейся в его паху, в его бедрах волне удовольствия. Бессмысленный и бездумный ритм. Он чувствовал под пальцами предупреждающую пульсацию, начал легко толкаться в свою ласкающую ладонь. Он не хотел думать. Не смел думать…
Но тщательно сдерживаемое воспоминание взорвалось ошеломляющим приступом боли и острого возбуждения в его памяти.
Вода, холодная плитка под бедрами, запах пряного масла, сильные руки на талии, удерживающие его, нагибающие через край ванны… Член запульсировал в его руке от этого воспоминания, и он всхлипнул, когда с языка сорвалось имя. Оргазм был близок, но в то же мгновение в душе разверзлась пропасть невыносимой, подавляющей пустоты, и его рука непроизвольно сжалась вокруг пениса подобно тискам. Он вскрикнул от одновременно накатившего удовольствия и муки. Согнулся пополам. Он не кончил, просто не смог, карающая хватка собственной руки на предавшем его члене остановила семя, прежде, чем оно успело найти выход. Тупая боль пульсировала в мошонке и внизу живота.
Ты идиот. Он не вернется. Никогда.
Он простоял так почти минуту, держась рукой за стену, пока не нашел в себе сил разжать смертельную хватку стиснувшей гениталии ладони. Вместе с восстановившимся кровообращением вернулась боль, и он снова застонал, прижавшись щекой к кафелю. Боль в животе и яичках была ничем по сравнению с болью в его душе.
Наконец он выпрямился, все еще не в состоянии очнуться от шока, вызванного тем, что он только что натворил, вызванного предательством его подсознания, но более всего осознанием того, что он отдал бы все, все на свете, чтобы это вероломное воспоминание стало реальностью.
Когда боль в паху стихла, он выбрался из душа, вернулся в гостиную, не потрудившись надеть халат или хотя бы завернуться в полотенце, вода стекала с его тела на ковер, расползалась по нему большими темными пятнами, но ему было наплевать – он сел на диван и принялся методично упиваться до беспамятства.
Вернувшись домой ранним утром, Лори нашла его на диване – пьяным, голым и в отключке. Влила в него детоксикант и каким-то образом дотащила до кровати, впрочем, ничего из этого он не помнил. Утром она принесла ему стакан воды, метастабилизатор и ни в чем его не обвинила, за что он был ей безмерно благодарен. Он терпеть не мог вот так напиваться, ненавидел терять над собой контроль, именно поэтому никогда такого не допускал. Похоже, она почувствовала, насколько искренне он раскаивается, поэтому больше не возвращалась к вчерашнему вечеру, и когда он извинился за то, что наговорил ей, то приняла извинения абсолютно невозмутимо. Отправившись за покупками, она оставила его одного почти на весь день, и он предавался горестным размышлениям, невидящими глазами таращась в головизор.
К вечеру ему стало немного лучше. Лори, похоже, понимала, что его что-то гложет, но не пыталась добиться объяснений. Они смотрели, как в камине догорает огонь, а когда отправились в постель, то она в кои-то веки просто обняла его и уснула.
Это был последний мирный вечер в их жизни, потому что, когда Кёрк наконец заснул, то ему снова снился сон – и на этот раз он был не о тишине.
* * *
Холодная терракотовая плитка под ногами и свет звезд на его коже.
– Подойди, – произнес глубокий ласковый голос. – Встань перед окном, чтобы я мог посмотреть на тебя.
Он подчинился. Он был обнажен, но голос согревал, несмотря на то, что он не мог видеть говорящего.
Свет луны проникал через стекло, серебряными лучами растекался по полу. Он подошел к окну и увидел, что снаружи светло почти как днем. Он хотел повернуться.
– Нет, – прошептал голос за его спиной, все ближе, ближе. – Не двигайся. Дай мне рассмотреть тебя.
Сердце Кёрка бешено колотилось. Наэлектризованное предвкушение скручивалось в животе тугой спиралью, дыбом поднимало волоски на бедрах. Звук этого голоса сладкими нотами звенел в его душе, приводил в движение темный воздух в комнате. Он вздрогнул от охватившего его возбуждения.
Даже не поворачиваясь, он чувствовал тяжесть взгляда на своей коже, и хотел все большего. Оперевшись руками на подоконник он вытянулся у окна, широко расставляя ноги. Ощущение полной открытости вызывало в нем глубочайший трепет, желание опуститься на колени и предложить себя.
– Так? – хрипло прошептал он.
– О, да, – глухое рычание прозвучало еще ближе. – Да, вот так… так красиво. Дай мне посмотреть на тебя.
Кёрк расставил ноги еще шире, острое возбуждение и чувство уязвимости вызывали в нем желание заскулить, но он сумел удержать звук до того, как тот сорвался с губ. Он прижался лбом к стеклу, и эта прохлада слегка его остудила.
Снаружи мерцали звезды, и он смотрел на них, полностью теряя себя. Жажда и сокрушительное желание медленными волнами прокатывались по его телу, и хотелось плакать от остроты чувств, хотелось потереться о гладкое прохладное стекло. Но он не сделал этого, ожидая приказаний глубокого голоса.
Но вместо этого в стекле он увидел отражение чьего-то движения, и дыхание перехватило. Он повернул голову как раз вовремя, чтобы заметить отблеск лунного света на блестящих черных волосах, а потом отражение склонило голову, и сухое, горячее тепло коснулось его затылка.
Электричество, совершенство, расплавляющий жар текли по его венам, по его нервам до тех пор, пока не осталось ничего, кроме света. Он застонал в голос, качнулся, и сильные руки подхватили его сзади, не давая упасть, когда его колени подогнулись.
Горячие губы на шее. Раскаленное тело прижималось к его спине, его бедрам, нежно надавливало на самые потаенные места. А потом жар раскрыл его, заполнил, вошел в него одним мягким толчком, и он судорожно всхлипнул.
– Спок. Спок.
– Да, – проникающий до самых костей шепот. – Джим.
Медленная, мощная, насквозь пронизывающая волна поднималась в нем все выше, выше, до тех пор, пока Кёрк не мог более выносить эту прекрасную агонию.
– О, боже, – он трепетал, дрожал на грани разрядки и никак не мог кончить. Казалось, наслаждение разорвет его на части, – Спок…
– Джим, – горячее дыхание у самого уха, язык и зубы на шее, жар, пронзающий его насквозь, раздирающий на части. – Т'хай'ла.
И Кёрк рухнул за край, содрогался всем телом, падал, раскалываясь на тысячи алмазных осколков стекла и звезд, стекал к ногам Спока. Он закричал, и это был глубокий, полный жажды крик, мольба о пощаде. Слишком много. Он не может этого вынести.
Незадолго до пробуждения он услышал шепот, и не смог понять, кто из них произнес эти слова: Не покидай меня.
Сон уже утекал сквозь пальцы.
– Я здесь, я рядом.
Лори. Будит его, ее рука на его лбу, убирает налипшие на него волосы. Она обнимает его, держит слишком крепко.
– Все в порядке…
– Нет…
Вздрогнув, он сел и попытался стряхнуть с себя ее руки. Было холодно, сыро, его била дрожь, и какое-то время он никак не мог понять, почему.
А потом он понял.
Он слабо застонал, словно от смертельной муки, оттолкнул ее прочь и откатился на край кровати. Мокрая простыня прилипла к нему, воздух был таким холодным, что кожа тут же покрылась мурашками. Он прекрасно осознавал, что за липкая жидкость покрывает его живот, бедра и грудь – господи, он кончил во сне, как подросток. Какого черта с ним происходит?
– Джим, – Лори попыталась удержать его, ухватив за предплечье, но он снова сбросил ее руку и встал. Некоторое время он простоял в темноте, шатаясь и пытаясь прийти в себя.
Он с трудом дышал, но на этот раз все было по-другому – не так, будто ему не хватает кислорода, а так, словно легкие сжаты необычайной силы внутренним давлением. Лори говорила что-то, но он не слушал, не мог ответить. Спотыкаясь в темноте, он отправился в ванную.
Казалось, его стошнит, но когда он добрался до ванной, включил свет и согнулся над унитазом, ничего не произошло. Он простоял так довольно долго, и наконец, глубоко вздохнув, посмотрел на свидетельство своего сна, подсыхающее на бледной коже.
Охваченный жуткой слабостью, он включил душ и забрался в него. И как только он это сделал, с той стороны двери раздался голос Лори:
– Джим? Ты в порядке?
Он закрыл глаза. Он так устал.
– Да, все хорошо, – соврал он, зная, что она почувствует ложь, но совершенно не заботясь об этом. А что он должен был сказать? Да, отлично, вот только не могу дышать, думаю, что схожу с ума, и смотрю ошеломительно эротические сны о человеке, которого больше никогда не увижу?
Дыхание вдруг прервалось, силы покинули, и ему пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. И раньше, чем он осознал, что происходит, из него вырвался первый всхлип.
Это было опасно, за первым могли последовать следующие, и он смутно осознавал, что вышло слишком громко, что она слышала. В какой-то момент ему было все равно. Он плюнет на все, поплачет наконец-то вволю над упущенными шансами и своим одиночеством, над своей душой, которой никогда больше не будет спокойно.
Но жизненные принципы проросли в него слишком глубоко. Невозможно наплевать. Невозможно плакать здесь, сейчас, когда она сможет услышать, будет знать. Тогда он никогда не сможет больше посмотреть ей в глаза. Капитан звездолета не имеет права плакать, и он не станет. Никогда.
Кёрк сделал воду холоднее, а потом еще холоднее, и когда его покинуло все тепло, все напряжение, выключил ее и вышел из душа.
Она сменила простыни. Он взглянул на нее всего один раз. Она сидела на краю кровати, халат туго затянут на талии, и смотрела на него с жутким беспокойством, которое пыталась скрыть за ободряющей улыбкой. Этот ее взгляд, а может, защитная поза вызвали в нем внезапную вспышку ярости. Почувствовав, что сейчас просто набросится на нее, он замер в дверях. Убирайся, – хотелось закричать, что есть мочи. – Убирайся, убирайся, убирайся!
Не справедливо, – сообщила ему совесть. – Не справедливо. Не ее вина. Ничто из этого.
Новые простыни были расстелены очень аккуратно – гладкие, чистые и стыдящие.
– Ты в порядке? – поинтересовалась она слишком буднично.
Он не мог встретиться с ней взглядом. Кивнул, стиснув зубы. Знал, что должен прийти в себя, должен как-то все это исправить. Шутка. Превратить все в шутку. Он посмеется над собой, и она скажет – эй, такое случается со многими мужчинами, и они об этом даже не вспоминают. Но мышцы сводило судорогой, и не удавалось извлечь из себя ни звука.
– Джим, – позвала она очень тихо. Слишком тихо, как будто говорила с сумасшедшим, который может сорваться в любой момент, – давай поговорим об этом.
На Кёрка накатил приступ паники. Нет, прошу тебя, я этого не вынесу. Пожалуйста. Он проглотил вставший в горле комок.
– Не думаю, что здесь есть что обсуждать, – он отвернулся и направился к двери, потом заколебался на полдороги и замер, все еще стоя к ней спиной. – Прости меня, – голос тихий, спокойный – настоящее чудо. Он снова двинулся к двери, намереваясь сбежать.
– Эй, – она немного повысила голос, пытаясь его остановить. – Куда ты собрался? Мне не нужны извинения, мне нужно объяснение.
Кёрк почувствовал, как кровь отлила от его лица. Он резко вдохнул и повернулся до того, как успел прикусить язык.
– Объяснение?
Вздернув подбородок, она посмотрела ему прямо в глаза.
– По-твоему, я его не заслуживаю?
– Черт побери, Лори! У меня нет объяснений! – он слышал отчаяние в собственном голосе и молился, чтобы его услышала и она. Пожалуйста.
Но в ее лице не было ничего, кроме упрямства.
– Посмотри. Я не расстроена, – ложь. Он мог видеть это даже сквозь собственные страдания. – Я не злюсь. Просто хочу понимать, что к чему. Думаю, я заслуживаю знать, что здесь произошло, – она очень старалась придать своему голосу это правильное, всепонимающее звучание, но выходило плохо.
Кёрк расправил плечи, чувствуя, что дрожит. Ему нужно убраться отсюда. Он беспомощно развел руками.
– Что ты, черт возьми, хочешь, чтобы я сказал?
– Как насчет правды для начала? Почему ты не рассказал мне о нем?
Мороз прошел у Кёрка по спине.
– Что ты сейчас сказала?
– О нем. О Споке, – пронзила она его именем, как обвинением. Ее голос был тихий, мягкий и несущий погибель – голос, которому позавидовал бы любой капитан звездолета.
– А что с ним? – едва слышно ухитрился выдавить из себя Кёрк.
Он вскочила на ноги, кулаки сжались.
– Не играй со мной в игры. Ты произнес его имя, Джим, – ее дыхание сбилось. – Когда ты… ты выкрикнул его имя. Я слышала. Твой старший помощник, вулканец, – она потрясла головой, в глазах стояли слезы. – Почему ты не сказал мне?
– А что я должен был тебе сказать? – практически прорычал он. – Это никоим образом тебя не касается, – он снова отвернулся, не в силах вынести боли на ее лице.
– Ты так думаешь? – шепотом спросила она.
Он закрыл глаза, погружаясь в ненависть к себе так глубоко, что не был уверен, что сможет снова выбраться на поверхность.
– Лори, это действительно никак тебя не касается. Оставь эту тему, прошу тебя.
Он слышал, как она пересекла комнату, как мягко прошуршал халат, когда она приблизилась к нему.
– Это полная хрень, – мягко сказала она. – Брось, Джим. Конечно, это меня касается. Я люблю тебя.
Он невольно развернулся, чтобы посмотреть на нее. Любишь меня? – подумал он прежде, чем смог себя остановить. – Леди, да мы едва знакомы.
Она взяла его за руку, ее ладонь была горячей, словно от лихорадки, и он отвлеченно подумал, что его рука должна казаться ей холоднее льда. Вся кровь в его теле, казалось, собралась в бешено бьющемся сердце.
– Не поддавайтесь панике, адмирал, – сухо сказала она. – Это не смертельно. Но фантазии такого рода о вашем старшем помощнике безусловно на меня влияют.
Он вырвал руку из ее хватки, пытаясь убедить себя, что это не паника заставила его отшатнуться. Это не паника душит его сейчас, заставляет сердце колотиться о самые ребра. Отчаяние росло, и он не в силах был этого остановить.
– Не нужно. Я не хочу об этом говорить. Он ушел. Ушел из Звездного флота. Я больше никогда его не увижу, – он видел, как распахнулись ее зеленые глаза, и понял, что сказал слишком много. Его контроль снова дал сбой. – Какого черта! Какое это имеет значение?
Она была бледна, как смерть, и смотрела на него так, словно он внезапно заговорил на другом языке.
– Ты скажи мне.
Это было слишком. Слишком, что она знает так много, что она видела его таким. Внезапная тоска по тому, что он никогда не будет иметь, охватила его, затопила с головой. Он так долго умудрялся с ней справляться, отрицать ее существование, захоронить так глубоко, что спрятал от самого себя. Но теперь имя произнесено вслух, в открытую, повисло между ними – истина, с которой невозможно бороться. Спок. Сон снова пронесся в его памяти – детальный и совершенно живой.
– Это больше не имеет значения, – прошептал он, не в силах добавить что-то еще. Чувство одиночества было в этот момент всепоглощающим.
Лори смотрела на него, сузив глаза, и больше чем обычно походила сейчас на вице-адмирала.
– Погоди минутку. Постой, – отпустив его руку, она сделал шаг назад. – Кто он для тебя?
Концентрированное отчаяние вновь захлестнуло его.
– Никто. Он для меня никто.
– Я тебе не верю.
– Верь во что хочешь.
– Джим…
Дрожа, он снова попятился к двери.
– Я просил тебя прекратить этот разговор, – выкрикнул он.
Ее обвиняющее неверие следовало за ним по пятам.
– Вулканец, Джим? Твой старший помощник, во имя всего святого?
– Да какая разница? – огрызнулся Кёрк. – Уставом это не запрещено, – услышал он свой голос, словно издалека.
Ее ошеломленное молчание прозвучало словно хлопок двери. Он не мог поднять на нее глаз. И не мог сделать больше ни одного шага по направлению к выходу.
– Так это была не фантазия, верно? – спросила она наконец.
Он снова попятился. Не отвечай ей.
– Джим.
Ранимость, прозвучавшая в ее голосе, остановила его на пороге. Он закрыл глаза. Он никогда не хотел причинить ей боль.
– Скажи мне правду, – она помолчала, и в этой тишине он услышал, как она судорожно сглотнула. Он мог чувствовать запах ее шампуня. – Ты его любишь?
И Кёрк ушел – из комнаты и из квартиры. Он спустился вниз по ступеням и вышел в ночь, спасаясь от женщины, на которой женился, и собственной трусости.
Вторая часть от 11.03. в комментариях
Третья часть от 13.03. в комментариях
Четвертая часть от 17.03. в комментариях
Пятая часть от 20.03. в комментариях
Шестая часть от 23.03. в комментариях
Седьмая часть от 24.03. в комментариях
NEW! ОКОНЧАНИЕ от 30.03. в комментариях
Ссылка для скачивания одним файлом:
- в формате *doc: yadi.sk/d/9w0hAFfYLVDuF
- в формате *rtf: yadi.sk/d/V5tLOZAPLVDud
@темы: Spirk, Star Trek, TOS, Spock is love, мои переводы (а руки чесались...), Movies I-VII, Слэш, Фанфики, Kirk
-
-
10.03.2014 в 00:00-
-
10.03.2014 в 00:03холодной вулканской задницысупер-правильного вулканца.Изящно обыграны результаты шатнеровского
идиотизмасидения на диете*сапасается поп-корном, садится в уголок ждать продолжения*
-
-
10.03.2014 в 00:08Шишиэль,
Пожалуйста
Я, конечно, получаю просто таки нечеловеческое наслаждение от перевода, но когда читают и комментируют - это вдвойне приятно
Сарек здесь хорош!
Изящно обыграны результаты шатнеровского идиотизма сидения на диете
от души согласна с обоими умозаключениями)))
-
-
10.03.2014 в 03:59Спасибо за перевод, утёрла слёзы, буду ждать дальше
-
-
10.03.2014 в 09:30рада доставить удовольствие
-
-
10.03.2014 в 09:43Спок, иногда ты такой идиот...-
-
10.03.2014 в 09:46Оба они идиоты, простигосподи, но за это мы их и дюбим, правда?
-
-
10.03.2014 в 09:46-
-
10.03.2014 в 18:57Хочется сжаться в комочек и долго-долго плакать.
Вообще Спок и Колинар - вообще для меня очень болезненная тема.
Всегда думалось, что сподвигло Спока на такое, и что чувствовал Джим.
А тут так ярко и живо... и больно.
Я не могу оценить близость к оригиналу, потому что в английском никак.
Но спасибо еще раз большое, что делаешь доступными такие истории.
Хоть для мну это близко к мазохизму - буду ждать продолжения.
-
-
10.03.2014 в 19:05А тебе спасибо за отзыв
-
-
10.03.2014 в 19:14-
-
10.03.2014 в 19:15Твои скорости *_*
ты была права, я не могу остановиться. они сводят меня с ума
вижу, появился кардинально новый вариант названия
он давно появился, еще в том треде.
-
-
10.03.2014 в 22:17Ты же знаешь, что читать для меня этот текст - отнюдь не наслаждение. Это боль и безысходность, но я буду ждать продолжения.
Спасибо тебе)). Наверное, мне нужно было увлечься Стар Треком, чтобы в кои то веки испытать на прочность защиту. Кстати, она благополучно трещит по швам
-
-
10.03.2014 в 22:52знаю. и очень хочу тебя обнять
-
-
10.03.2014 в 22:54Не надо
-
-
10.03.2014 в 22:59объятия боли не снимут)) я, кстати, тоже придерживаюсь по жизни такого мнения. пусть болит
-
-
10.03.2014 в 23:09Угу. Когда доходишь до точки невозврата, срабатывают инстинкты и становится чуть легче... И так почти до бесконечности...
Я вот всё думаю: что случится, когда инстинктам станет всё равно?..
-
-
10.03.2014 в 23:10опасные размышления. лучше думай, что они у тебя титановые))
-
-
10.03.2014 в 23:17Хех) Самые обычные мои размышления... В том-то вся беда...
-
-
10.03.2014 в 23:20даже не знаю, что и сказать.
со мной так тоже бывает, но не постоянно же. нужно искать во всем положительные моменты
-
-
11.03.2014 в 00:39-
-
11.03.2014 в 04:20-
-
11.03.2014 в 09:40Ладно, ты же обещала хэппиэнд, так что не всё ещё потеряно))) Видишь, я ужо нашла один положительный момент)))
По-хорошему, конечно, Джимми надо лететь на Вулкан, искать там зеленоухого нашего и трясти его как грушу, пока вся дурь не выветриццо. В угол активно ставить. Вызвать Маккоя с партией свежайших анекдотов про вулканцев. Нарушить все пункты Инструкции и доложить об этом Споку. Папу тоже можно подогнать в качестве тяжёлой артиллерии, Сарек стал какой-то на редкость сипатишной няшей. В общем, Кирк может начать свою главную битву за любовь, ему ничто мешает.
А я не могу...
-
-
11.03.2014 в 12:14а вот не буду я спойлерить))
-
-
11.03.2014 в 12:19Поэтому можно и пострадать (за мальчишек наших любимых).
Скинула почитать Юльке (Su.мрак) она в полном восторге (передает тебе огромное СПАСИБО, свой неописуемый восторг от легкого слога и переданных эмоций , а так же нестерпимое желание читать продолжение).
Вот, я передала!!!
Сил тебе и терпения!!!
-
-
11.03.2014 в 12:35Спойлерить нинада. Нада переводить!
-
-
11.03.2014 в 12:54Спасибо вам обеим за лестную оценку
ElpisN,
Я перевожу!
-
-
11.03.2014 в 13:07Ты переводишь - мы ждём. Ждём со всех сил!
-
-
11.03.2014 в 13:10-
-
11.03.2014 в 14:24Спок поднял глаза вверх: едва ли не треть неба заполняла своим огромным, пугающим телом Т’Кут. В этот день она находилась как никогда близко к своей сестринской планете, и заслоняла собой солнце.
Этим утром в каньоне Фордж он обнаружил первые признаки пробуждающейся жизни: сочные ростки паши и зимнего шалфея. Серый и темно-зеленый были цветами зимы на его родной планете. Темно-зеленые растения, живущие всего несколько недель в году, серое небо, тонущее в глубокой тени Т’Кут, да серые туманы, изредка опускавшиеся на планету в течение тех же нескольких недель. В этот самый день минуло ровно два года с тех пор, как он прибыл к вратам Гола. Два года по эриданскому календарю он прожил в горном убежище, пытаясь постичь глубину своего падения и удаленность от идеалов юности.
Подавить следующую мысль он оказался не в состоянии: в северном полушарии Земли тоже скоро наступит зима.
Спок опустился на колени перед алтарем, проверяя на прочность свои устремления, зондируя скрытые слабости. Дорога, по которой он пришел сюда, змеилась за его спиной, каменистая и коварная, сплошь покрытая пролившейся из его сердца кровью. Он выжил, он победил. Когда Эридан коснется вершины Селейи, Т’Сай спустится вниз вместе с другими Наставниками, и он станет одним из них. Пока он ждал их появления среди древних скал, его мысли сверкали ослепительно отполированной четкостью под властью идеального самоконтроля. Он не испытывает потребности думать о том, как все могло бы сложиться. И совершенно точно, он не станет думать о нем. Нет. Только не сейчас. Только не тогда, когда он через столькое прошел.
Сидя на коленях, Спок ждал и не думал о нем. Нет имени, нет его лица. Нет воспоминаний о его теле или его голосе. И уж тем более, нет в его памяти того болезненного единения душ, которое овладевало им каждый раз, стоило только прикоснуться к его разуму.
Как и тысячу раз до того, он превратил отрицание в оружие против желания и потребностей. Подняв лицо к небу, он не смотрел на запад, где иногда можно было разглядеть свет маленькой и ничем не примечательной желтой звезды. Как и тысячу раз до того, он смог подавить этот порыв, и не посмотрел.
Но именно в этот миг максимальной концентрации, мучительных усилий воли и отчаянного желания справиться с собой, Спок неосознанно обратил свою обнаженную душу к вселенной и коснулся огромного и столь похожего на его собственное одиночество…
* * *
Его разбудила тишина.
Тишина и пустая кровать.
Кровать была старинной, из фермерского дома его матери. На какое-то мгновение она напомнила ему о детстве, о тех ночах, когда отца не было, и они с братом забирались к маме под одеяло и все вместе слушали дождь. Проснувшись, он вытянул ноги на незанятую сторону кровати и перекатился на середину, убеждая себя в том, что это совсем неплохо, когда есть возможность вот так раскинуться на постели, но в доме было слишком тихо, а он столько лет проспал на узкой койке – такая кровать больше для него не подходила.
Джеймс Кёрк открыл глаза и спустил ноги с кровати.
Пальцы тут же утонули в ворсе ковра, и это было так приятно, что он решил, не обуваясь, направиться на кухню за чашечкой кофе, а потом, может быть, немного почитать на террасе. Глубоко внутри он смеялся над собой, над поставленными перед собой за последние дни задачами, но смех этот был слишком горьким, и он решил пока ни о чем не думать. Может быть, завтра.
Он прошлепал по коридору в гостиную и, выглянув в огромное эркерное окно, сразу понял, почему было так тихо.
Шел снег.
И похоже шел уже довольно давно. На перилах лежал слой толщиной в добрые шесть дюймов, и все вокруг было совершенно белым. Находящиеся за лугом горы высотой в двенадцать тысяч футов были практически не видны из-за густого снегопада.
Глубоко внутри он все еще был маленьким мальчишкой, и при виде этой девственной белизны его тут же охватил восторг. Захотелось достать лыжи и проверить, как далеко он сумеет на них уйти до полудня. Такая тренировка, безусловно, не будет лишней – найти себе занятие, отвлечься от раздумий. Он представил, как истощенный за целый день катания, он вернется домой, рухнет в эту гигантскую кровать и заснет, как младенец. Мысль показалось приятной, и на душе полегчало. Он смотрел на падающий снег до тех пор, пока в желудке не заурчало, и тогда отправился на кухню.
Ноги быстро озябли на холодной плитке, и он рассеянно подумал об оставленных у кровати тапочках, но решил, что ему положено терпеть трудности и страдать мужественно. Он пересек огромную кухню, достал кофейные зерна из холодильника и засыпал их в кофеварку. Выудил кусок хлеба из бумажного пакета и положил его в тостер. А потом стоял у кухонного окна и, пока зерна превращались в кофе, а хлеб подсушивался, смотрел на беззвучно кружащиеся снежные хлопья.
Всего два месяца, – подумал он, с удивлением осознавая, как мало времени прошло с тех пор, как Лори его оставила. Казалось, это было в прошлой жизни.
Она ушла без истерики – скучная концовка длинной цепи отвратительных сцен, одна за другой разворачивавшихся между ними в течение последних нескольких месяцев. Он не поверил в ее уход поначалу. Пришел домой и обнаружил, что она стоит посереди прихожей их квартиры в Сан-Франциско, а все ее вещи составлены аккуратно вокруг. Он не понял сразу.
– Что случилось? – он подумал, что Ногура перевел ее куда-то.
Она посмотрела на него.
– Тебе не кажется, что пришло время прекратить издеваться друг над другом?
– Издеваться?
Она вздохнула.
– Джим, ты ведешь себя так, как будто действительно удивлен.
– Лори, о чем ты вообще? – но мозаика уже начала складываться.
Ее зеленые глаза встретили его взгляд спокойно, безо всякого лукавства.
– Я ухожу. С меня довольно, – на какое-то мгновение грустная улыбка тронула ее полные губы. – А с тебя нет?
И он подумал, что с него тоже, поэтому отпустил ее без возражений. Транспортер извлек ее и все ее вещи из его жизни одним хирургически точным движением. Очень удобно. Никаких прощальных сцен, никаких заполошных переездов. Просто ушла, как будто никогда здесь и не была, не делила с ним жизнь почти два года.
Он думал о том, что спокойствие, проявленное ими обоими в этот момент, сказало все за них. Злость убила все остальные чувства, и в конце концов выжгла и себя саму, оставив одну только апатию. Его злость на то, что она не может быть тем, в ком он нуждается, ее – на то, что он нуждается не в ней.
Два месяца. Вполне могло быть и два года – ему уже казалось, что это какой-то другой человек заботился о ней, какой-то другой человек ее подвел. Он не чувствовал боли из-за ее отсутствия, вот только сложнее было держать свои мысли в узде, когда он был один. Наверное, он скучал. И очень странно было жить одному в коттедже – он не делал этого многие годы.
Он лениво подумал о том, что, наверное, стоит завести собаку. Волкодава, быть может, или дога.
Кофеварка закончила работу и выдала ему дымящуюся чашку черного напитка. Кофе пах хорошо – восхитительно, на самом деле. Он добавил большую ложку сахара, размешал, отнес чашку и тост назад в гостиную и расположился на подоконнике.
Снег снаружи прекращаться не собирался. Тихий и белый, он залеплял окно, стены дома, и Джим смотрел, как его слой на внешнем подоконнике увеличивается на глазах. Тишина вдруг показалась гнетущей, казалось, что снег идет сейчас на всей Земле, и что он сам – один во всем мире. По спине пробежала дрожь.
Кёрк знал эту тишину, и она знала его. Однажды она чуть не одержала над ним верх.
Теперь уже не было так страшно осознавать, как близко к краю он находился тогда, в те первые ночи, когда просыпался, задыхаясь, и тишина заползала в него так глубоко, что он не мог вытрясти ее из себя еще несколько часов. Не так страшно вспоминать, как отчаянно он нуждался в ком-то, за кого можно ухватиться, ком-то, кто сможет удержать его от падения на самое дно – этим кем-то стала Лори, и ему тогда этого было достаточно.
Аромат цикория достиг его ноздрей, когда он поднес чашку к губам, и Кёрк прикрыл глаза, вдыхая его, делая глоток горько-сладкой жидкости. Этот вкус на губах был еще одним воспоминанием, лениво покачивающимися дубами, испанским мхом и теплым весенним дождем. Эти образы были такими же горько-сладкими, настолько соблазняющими, и настолько более яркими, чем уход Лори из его жизни, что он снова распахнул глаза.
Кёрк смотрел в колорадскую зиму, усилием воли напоминая себе о том, что между тем днем и этим залегает неизмеримая пропасть – больше, чем время, больше, чем расстояние. Эту пропасть было не преодолеть. Это просто одиночество, – сказал он себе, – просто одиночество заставило его сейчас вспомнить о Новом Орлеане.
Он сказал себе, что уход Лори был ударом по его самолюбию, что он не привык быть один, и что дело только в этом. Он сказал себе, что ни к чему сейчас расковыривать старые раны. Это было его другое, куда более юное, «я», которое отчаянно барахталось сейчас пол грузом его потерь. Другой Джим Кёрк, который никогда не позволил бы тоске взять над собой верх. Почти три года отделяло его от событий того дня, дня, когда он развернулся и оставил лучшего друга на платформе транспортера под безоблачным земным небом.
И под конец остался только снег и давящая, душащая тишина, пытающаяся одержать над ним верх. Как животное, грызущее рану, он растревожил свою память. Склонившись вперед, он прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. Боль пронзала его сердце, и эта боль была хорошо ему знакома. Ничто не ново.
Наконец, рассердившись на себя за слабость, он глубоко вздохнул и задержал дыхание, давя охватывающую его панику на корню. За прошедшие годы он научился представлять себе боль в виде медленно закрывающегося разлома, в виде иссякающего речного потока. Дать тишине имя и встретиться с ней лицом к лицу. Боль отступила, и он выдохнул.
Выпрямившись, он отпил кофе и скривился – напиток был холодный, как лед.
Как давно он стоит вот так? Судя по сугробам снаружи – слишком давно. С решительным стуком он поставил чашку на подоконник.
Ну же, Кёрк. Ты сильнее этого.